Только сейчас Лайла заметила насколько обострились вампирические способности. Мгла больше не представала серыми контурами, нет. Она светилась подобно дню, едва не слепила, вылетая бликами из дупел деревьев, трещин в камнях и звериных нор, отчего ночной лес походил на утреннюю зарю, разве что не обжигал. Изменился и слух. Звуки стали осязаемы. Глухие – вбирались в уши нежными бабочками, резкие – впивались словно шершни. Хруст ветки теперь был слышен за милю, как и биение чужого сердца. По стуку последнего Лайла могла определить размеры живого существа, а по производимому им шуму понять, что оно из себя представляет. Вот под землёй скребётся мышь… А вот по чаще бежит волк… Но больше изумляло обоняние. Сотни запахов тонкими нитями расчерчивали пространство. Ветер всколыхивал их подобно паутине, однако выбрать нужную и найти источник не составляло никакого труда.
Всецело отдаваясь окружению, вампирша шла по яркому ельнику, когда очередной вдох полоснул сознание незримой саблей. Лайла встала как вкопанная, завертела головой, будто учуявший добычу хищник. Ничего… Неужели показалось?.. Нет! Снова! Вот он!!! Родной аромат, хоть и едва уловимый… Бамбук… Тот, кого Джон хранил как зеницу ока… Конь, за которого он отдал свою жизнь… А что она? Пребывая в пучинах скорби, даже не вспомнила про убежавшего жеребца… Ни разу… Вслед за внезапным прозрением истерзанную душу пронзили шипы стыда, презрения к собственному эгоизму: самолично привести любимого к напророченной смерти, а после того, кто был ему поистине дорог бросить на произвол судьбы… Ну и змею пригрел на груди Джон – настоящую: холодную и с клыками… Хватит!!! Хватит укора… Сейчас куда важнее взять себя в руки и подумать о несчастном, напуганном животном. Вдруг Бамбук ранен?! Или угодил в какую расщелину, а теперь медленно умирает от жажды?! Рано сводить счёты с жизнью, пока рано…
Перебирая носом дуновения ветра, Лайла быстро зашагала на запах. Стоило ему окрепнуть – помчалась со всех ног. Стремительный бег напоминал полёт. Удивительная лёгкость и никакой усталости! Ощущая себя подхваченным бурей пёрышком, вампирша неслась сквозь густой ельник. В лучезарной темноте стучали сотни сердец: маленькие и большие, гулкие и приглушённые, звучавшие барабанной дробью и совсем неспешные. Но в этом грохочущем оркестре не хватало одного инструмента – биения истрёпанного горем сердца. Оно молчало… Зато чувствовало стократ сильнее любого из стучавших.
– Прости, Бамбук… – леденя дыханием хлеставшие по лицу ветки, шептала Лайла. – Во всём моя вина… Лишила тебя хозяина… Забыла… Бросила… – сбивчивый голос покрывал хвою искристым инеем. – Если ты позволишь мне подойти… я обязательно помогу… В этот раз сделаю всё, что… – девушка вдруг ощутила, как землю под ногами сменила пустота, а в глаза ударил лунный свет.
Метнувшийся вниз взор разбился о каменные глыбы, до которых было не меньше девяти метров, – обрыв. Животный страх разорвал парус бесконечной свободы, а тело оказалось намного тяжелее якоря вины. Тщетно цепляясь руками за воздух, вампирша пронзительно закричала. Но не высота пугала её, не чудовищная боль, не глупая смерть – она боялась погибнуть вдали от Джона. Падение на камни. Хруст сломанных костей. Завывший в ночи ветер.
***
Голые кроны осин гладил рогатый месяц, на стволах же дрожал жёлтый свет. Из шести расставленных вокруг могилы факелов горели лишь два. Остальные были припасены на случай, если ожидания затянутся до глубокой ночи, холодной и неприветливой, будто обслуга в придорожной забегаловке. Эрминия разводила костёр, когда дозор решил пойти не по плану: из глубин ельника донёсся тихий стон, словно сердце леса пронзили копьём.
– Ты тоже это слышала? – настороженный Рэксволд вглядывался во мрак. – Крик… Где-то совсем далеко.
– Да. Со стороны скал, – поднимаясь, уточнила северянка.
Убийца сразу же вспомнил вид на лысые холмы с разбросанными по склонам сиротливыми домиками:
– Мы рыскали там днём… – он изменился в лице. – Ещё чего не хватало…
Эрминия выдернула из земли горящий факел и бросила его ассасину. Вторым она подпалила все остальные, чтобы звери не совались к полуразрытой могиле:
– Погнали.
Уходили странники с тревогой на душе: в такой поздний час по здешним лесам могла бродить только Лайла – больше всего они боялись, что у неё хватило смелости шагнуть с обрыва.
***
Сапоги цвета терракоты примяли сырую траву – опустевшее седло заблестело в лунном свете матовым пятном. Чуть слышный щелчок языком, и жеребец, зачерпнув ночь пустой глазницей, обратил единственный карий глаз на стоявшую с арбалетом девушку. Та кивнула в сторону перевала – Гилгуат уверенно потрусил в указанном направлении.