Хроники Шеридана

– Говорят, эти скалы не что иное, как зубы Первого Дракона… – сказал агил, когда измученные, они остановились, наконец, на привал. – Спасибо твоему коню, что мы не разбились об них в темноте! Откуда он вдруг взялся?.. – Юстэс поведал агилу о встрече с Тезариусом. – Полно!.. – усомнился приятель. – Да было ли это взаправду?.. Тезариус… Говорят, он давно сгинул! Тебе, верно, померещилось там, на скале. Ты ведь на самом деле был всё время рядом со мной!

– А конь тогда откуда?.. – на это агилу нечего было возразить.

Юстэс оглядел острые рваные каменные пики: они и впрямь напоминали клыки сказочного чудовища.

– Чьи это земли? – спросил он.

– Когда-то здесь было много людских поселений – мимо Белых скал проходил большой караванный путь. Потом Люди поссорились с местными гномами, и те ушли из этих мест. Их подземелья тотчас заняли выползни – и прости-прощай урожай! Эти гигантские черви необычайно прожорливы и плодовиты… Кто-то посоветовал крестьянам завести скиссоров, чтобы они охотились на вредителей, но, истребив чёртово отродье, скиссоры принялись за своих хозяев.

– Скиссоры?..

– Такие здоровые летучие твари… Смахивают на кузнечиков с длинными когтистыми птичьими лапами. Еще у них есть огромный клюв, коим они разбивают головы своим жертвам.

Юстэсу припомнился погибший Бекет: сдаётся, бедняга попался в лапы к такой же зверюге… Но приятелям повезло: они добрались до ближайшего селения без приключений. Там агил заработал пением немного денег, и друзья, изрядно оголодавшие за время пути, отправились в местную харчевню.

Каково же было изумление Гилленхарта, когда в толстом трактирщике он узнал… Харди!

– Как ты здесь очутился? – спросил он, когда поутихли шумные возгласы радостного взаимного удивления.

– А я тогда дунул прямо в лес… Ну, когда в нас посыпались стрелы, и отсиделся до рассвета. Потом побрёл, куда глаза глядят. Споткнулся, скатился в какой-то овраг, стал выбираться – гляжу, деревня!.. Так тут и остался… – объяснил толстяк, оглядываясь на красивую, дородную бабу, зорко наблюдающую за ними из-за стойки. – Жинка моя… – смущенно и горделиво пояснил он.

Выяснилось, что кроме «жинки» Харди уже обзавёлся ещё и тремя ребятишками.

– Да когда же ты успел?! – оторопел Юстэс.

– Так я здесь, почитай, уж лет десять живу, – невозмутимо сообщил толстяк.

– Сколько?! – юноша не поверил своим ушам.

– Всё может быть, – подтвердил агил, – если ты или он попадали в перекат…

Дальше ещё хлеще!

Поели они, попили: за встречу, за здоровье гостей и хозяина, за его семью, за вечный свет Солнца, – и вот тут-то малость захмелевший Харди вдруг хлопает себя с размаху по лбу и вопит: ах, мол, я растяпа! – и достает откуда-то из дальнего угла нечто длинное, завернутое в промасленные тряпки.

– Эт-то… – говорит, – …ик!.. капитан наш велел тебе передать, когда пару лет назад … ик!.. останавливался у меня на постой… Я ещё: откуда вам, мол, знать… ик!… что этот малец ко мне заглянет? Он, говорю, может, сгинул давно! …ик!.. А он мне: я, брат, всё знаю!.. – и, пьяно прищурившись, Харди погрозил пальцем кому-то невидимому.

– Ла Мана?.. – неприятно удивился Гилленхарт. – Но его ведь сожгли?

– Значится, эт-то было… ик!.. его привидение! – заявил Харди. – А ведь жрал и пил как взаправдашный! И уехал… ик!.. не заплатив… Нее, брат! Это точно был наш капитан – все повадки евойные! Небось тоже в перекат попадал…

Юстэс вдруг припомнил, как исчез Коротышка вместе с телегой. Капитан ведь тогда тоже пропадал… Он развернул тряпки – и в его руках засиял меч нигильга!

Заклятие Тезариуса начало сбываться.

***

…Из тяжёлого, беспокойного забытья Кагглу вывел злобный протяжный вой. Она села на смятой постели. Прислушалась… Уже почти успокоилась, решив, что ей показалось или приснилось, – и тут опять раздалось жуткое завывание. Звук шел со стороны леса – с другого берега реки. Прежде она никогда не слышала здесь ничего подобного.

– Пьеттро!.. – крикнула она. Ответом ей было молчание.

Тогда Каггла схватила серебряный колокольчик и бешено затрясла им над головой. Но ночная пустота огромного Замка осталась нема. Борясь с нарастающей тревогой, она встала, закуталась в одеяло и, взяв свечу, осторожно выглянула в коридор. Навстречу пахнуло сыростью и тлением… Каггла обернулась: её уютное спальное ложе исчезло… Исчезли гобелены со стен и пушистый ковёр с пола, пропали красивые подсвечники и изящные кресла, зеркало в дорогой оправе… Пустая, нежилая зала с прогнившими полами и вековой паутиной по углам. Сиротливо скрипнула рама с разбитым стеклом – и снаружи снова донесся мерзкий, наполняющий душу холодом, вой. Только теперь он был ближе.

– Пьеттро?.. – робко позвала она в темноту.

Порыв ветра распахнул окно и на пол со звоном посыпались остатки стекла. Снаружи мелькнула, уносясь вверх, мутная бесформенная тень…

Стараясь не дышать, Каггла тихо шагнула в коридор и крепко прикрыла за собой дверь. Темнота тотчас окутала ее плотным зябким покрывалом: тусклый огонек свечи трепетал, едва освещая пустоту на два шага вокруг. «Только не погасни!..» – мысленно взмолилась она, прикрывая его ладонью от сквозняка.