Хроники Шеридана

Такое с ней редко, но случалось. Вернуться обратно ей сразу не удалось – для этого нужно хотя бы немного успокоиться. Поэтому теперь на Рио орали уже две бабуси. Внучка продолжала прикидываться невменяемой, и число разъярённых старух увеличивалось в геометрической прогрессии. Лишь когда их стало с полсотни, Рио струхнула и сдалась: одна сердитая бабулька – ещё куда ни шло, но целая стая…

– Простипожалуйстаябольшетакнебуду!.. – скороговоркой выпалила Мэрион дежурную «волшебную» фразу.

Бабушки, остывая, хором сказали:

– То-то же! Все знают – в гневе я страшна!

Потом они удивленно посмотрели друг на друга, отчего-то слегка сконфузились, и стали исчезать одна за другой, пока их не осталось всего две.

– Что такое? – возмутилась одна из них.

Вторая промолчала и попыталась улизнуть.

– Стоять!!! – громовым голосом бывалого полицейского приказала первая.

Самозванка подчинилась, но когда настоящая Бабушка подобралась к ней поближе, она вдруг растворилась в воздухе, а по полу под стол прыснули два зелёных мячика.

– Что это у нас там?.. – заинтересовалась старуха, нагибаясь и приподнимая край скатерти. Из полутьмы на неё глянули две пары совершенно невинных голубых глаз. – Та-ак… Мэрион, я тебя спрашиваю: что это такое?..

Рио малодушно пожала плечами: мол, понятия не имею.

– Вылезайте, – приказала Бабушка.

Зелепусы послушно вылезли на свет и вскарабкались на стол.

– Мы здесь живём! – сообщили они как ни в чем не бывало.

– И давно? – поинтересовалась бабуля.

– Что тебе, жалко что ли? – перешла в атаку внучка. – Они – хорошие!

Бабушка с сомнением посмотрела на Зелепусов. Что-то они ей напоминали…

– Ладно, – сказала она задумчиво, – поздно уже. Идите спать. И чтоб без фокусов!

Кухня опустела. Бабушка задумалась…

***

Макс Линд отказался от предложения поселиться в Замке:

– Я снял номер в гостинице.

Хозяева и гость стояли на улице у ворот, поджидая заказанный экипаж.

– Все было чудесно! – сказал Линд, целуя мамину руку. – Был очень рад повидать вас всех!

– Надеюсь, ты еще зайдешь к нам? – спросил Папа. – Когда ты уезжаешь?

Линд развёл руками:

– Еще не знаю. Как закончу все дела, – и похлопал отца по плечу: – Не переживай, Виктор, перед отъездом я обязательно загляну к вам!

Ночную улицу внезапно огласили звуки дикой музыки.

– Бьюсь об заклад – это Мэрион! – проскрипела Зануда. Она тоже вышла с родителями проводить гостя. Но на то у нее были свои причины.

В конце проулка показалась карета.

– Наконец-то!.. – сказала Мама.

Когда экипаж остановился и все начали прощаться, Линд, улучив минутку, нагнулся к Зануде:

– Завтра в восемь…

***

…Фурье вручил ему увесистый кошель и кусочек пергамента, свернутый в трубочку и запечатанный сургучом.

– Передашь это человеку, который встретит тебя в Акре, и будет лучше, если ты не станешь читать, что там написано! – предупредил он.

– Мой отец говорил: учиться грамоте – вредить душе! – презрительно отозвался Гилленхарт. – Не дело для настоящего воина корпеть с гусиным пером над куском телячьей кожи подобно жирному лысому монаху.

– Вот и славно! – перебил его Фурье и улыбнулся: – Твой отец был мудрым человеком.

Потом он ещё раз подробно объяснил юноше, что и как он должен сделать:

– Доберешься до побережья, а там наймешь корабль. Денег должно хватить с лихвой…

Юноша, уже не слушая, задумчиво взвесил кошель в руке: вот цена его жизни и свободы, определённая человеком. Какова же им цена на Небесах?..

В ту же ночь он скрылся из лагеря крестоносцев. Фурье дал ему ещё и тот самый проклятый мешочек с чёрным порошком, пояснив, что это – пепел мертвеца, сожженного ими. Но Гилленхарт, отъехав подальше, выкинул дьявольское зелье. Он полагался лишь на свой меч да на крест, висевший на груди.

На первом же привале, когда он очутился на безопасном расстоянии, ему приснилась покойная матушка: она смотрела на него ласково, потом что-то сказала – что-то очень важное, но он забыл, когда очнулся, и долго после сожалел о том. Юстэс очень хотел еще увидеть её во сне: ведь он не знал её – она умерла, когда он был младенцем, но матушка больше не приходила. Зато вспомнились отец и старшие братья – и он почувствовал, что больше не сердится на них: сам виноват, что пришлось покинуть отчий дом. Вспомнилась и та, что любила его, и чьей любовью он так тяготился… Что-то с ней теперь сталось? Жива ли она?..