Хроники Шеридана

Каггла так и не поняла, как они очутились вдруг в незнакомом уютном ресторанчике, где подавали на больших подносах печёную рыбу в золотистой корочке: её разделывали ещё живую, доставая из огромного бассейна, и трепыхающуюся клали на раскалённые угли огромной жаровни тут же прямо в зале, и рыба, умирая, смотрела печальными глазами и танцевала, беззвучно подпевая самой себе… Но Каггла не чувствовала жалости – наоборот, этот танец пробуждал в ней какой-то первобытный аппетит. Они много смеялись, болтали, пили чудесное вино. Ей было хорошо.

После он на машине отвез её к мосту.

– Вы сорвали мне выгодную сделку, – улыбаясь, сказал он на прощанье. – Но вечер удался!

Когда Каггла, уходя, оглянулась – его уже не было. Она постояла немного, облокотившись на деревянные перила моста, посмотрела на воду – уснувшая река была спокойна и безмятежна. Растворившись в ночи, почти невидимый, сонно ворочался на её берегах спящий лес. На перине из призрачных облаков дремала круглая луна.

Она неторопливо побрела прочь, чувствуя, как проходит эйфория и наваливается приятная усталость. Каггла была уже в самом конце моста, когда за её спиной что-то неуловимо изменилось. Ещё не осознав толком опасности, она инстинктивно метнулась в сторону – и прямо у её плеча рассекли воздух стальные лезвия длинных когтей.

На её счастье, экипаж, на котором они приехали, был ещё на месте.

– Что-то вы долго гуляете… – начал было заспанный возница, но увидев то, что приближалось к ним, осёкся и вытянул свою лошадёнку кнутом.

Лошадка, коротко заржав, встала на дыбы и с места рванула в карьер. Карета подпрыгивала на ухабах, навстречу неслись деревья, огни, дома… Она высунулась в открытое окно – в лицо ударил ветер… Ей стало весело. Весело и тревожно, совсем как тогда в Пещере. Только в ту ночь она была гостьей на чужом пиру – отныне же она будет Королевой бала.

***

…Али первым заметил парус. Им оставалось только уповать, что их тоже увидят – ни кричать, ни махать руками сил уже не было. Их увидели… Судно изменило курс. Но спасение приближалось невыносимо медленно. Когда их подняли, наконец, на борт, Юстэс потерял сознание.

Очнулся он от невыносимой вони. Ощупав вокруг руками, он понял, что лежит на полу на куче тряпья. Привыкнув к темноте, разглядел, что вокруг стоят какие-то бочки, ящики… Попытался встать, но пол предательски уходил из-под ног – он не сразу вспомнил, что находится на корабле. Позвал Али, тот не откликнулся. Собравшись с силами, попытался найти выход, но обнаруженный им люк сверху над головой был заперт. Он поколотился о широкие доски:

– Эй, кто-нибудь! – ему не ответили.

Он попытался уснуть. Но невыносимо хотелось пить, все тело болело, да и пустой желудок требовал своё. Когда же наконец стал задремывать, наверху зашумели, люк над головой распахнулся, и чей-то грубый голос на его родном языке приказал:

– Вылазь! Слышишь, нет?..

Шатаясь от слабости и качки, Юстэс ухватился руками за края отверстия. Попробовал подтянуться, но сорвался. Наверху захохотали… Стиснув зубы, он повторил попытку и приподнялся на локтях над люком. В глаза ударил слишком яркий с непривычки солнечный свет, так что слёзы потекли, и он невольно зажмурился. Кто-то схватил его за шиворот и помог вылезти. От свежего воздуха ещё сильней закружилась голова, и он едва не упал. Люди, столпившиеся вокруг – человек пять или шесть самой пёстрой наружности – засмеялись.

– Харди, веди этого сосунка к капитану, пока он не окочурился!– сказал один из них.

Тот, кого назвали Харди – здоровенный детина, заросший до самых бровей густым волосом, – подтолкнул Юстэса в спину. Нарочно или нет, но так, что юноша упал на колени. Собравшиеся вокруг зеваки снова заржали. У Юстэса потемнело в глазах от злости. Ярость придала силы и, вскочив на ноги, он сжал кулаки и двинулся на обидчика. Гилленхарту пришлось бы несладко, но Харди был настроен мирно:

– Спокойно! – пробасил он, волосатой лапой останавливая развоевавшегося юнца. – Остынь, приятель!

Из толпы послышались возгласы разочарования: зрители ожидали бесплатного спектакля.

– Врежь ему!.. – пропищал стоявший ближе всех коротышка, на голове которого красовался несуразный линялый колпак.

Юстэс так зыркнул в его сторону, что тот почёл за лучшее спрятаться за спинами товарищей.

– Идём… – сказал Харди, раздвигая плечом толпу.

Волосатый великан привёл его к двери, обитой железом, и постучал.

Внутреннее убранство каюты, где они очутились, поразило Гилленхарта неожиданной роскошью. Венецианские зеркала в бронзовых рамах, стены, затянутые дорогими тканями, изящная мебель красного дерева, дорогие светильники, персидские ковры… Среди всего этого великолепия он не сразу заметил лежащего на кровати человека. Человек приподнялся и велел Харди выйти вон.

Пару минут они внимательно изучали друг друга.