Китана принялась осматривать себя, настороженно и брезгливо искала, сама не зная, что именно пытается найти. Ей казалось, что-то в ней должно было измениться, исказиться и стать иным, но что именно, она не понимала. Одежда была в полном порядке, все завязки крепко стянуты так, как им положено. Так, как она завязала их сама, собственноручно. Волосы заплетены в косу — несколько прядей выбилось, но ведь это вполне объяснимо. Ничего необычного. Только темнота, пахнувшая водой и холодом, мучительный жар под кожей и сведенные болезненной судорогой мышцы. «Мне просто так кажется, — сказала себе Китана, испугавшись, что еще немного, и она окончательно утратит способность здраво размышлять. — Нужно смыть грязь, и ничего больше. Все это из-за жары и того, что воздух здесь такой влажный».
Аккуратно, стараясь не касаться собственного тела, будто оно представляло какую-то неведомую опасность, она сняла одежду, сложила ее в стопку и засунула в шкаф. Потом принялась мыться — долго, тщательно, растирая кожу до воспаленной красноты. Впрочем, никакого облегчения это не принесло. Покончив с мытьем, Китана пошла к двери, ведущей в спальню, но чтобы добраться до нее, нужно было пройти мимо зеркала. Она не хотела смотреть и все же, едва заметив отблеск свечи в мерцающей глади, остановилась и впилась взглядом в собственное отражение.
Ничего особенного. Всего-навсего кожа, мышцы, кости. Обычное тело, такое же, как у других. Других женщин… Беззащитных, послушных. Слабых. Лицо в зеркале исказила плаксивая гримаса, в темных глазах с длинными красиво изогнутыми ресницами блеснули слезы. На несколько мгновений Китане показалось, что она видит перед собой Синдел.
Китана рванулась прочь от зеркала, с размаху захлопнула дверь купальни. Холод обжег кожу — в узкие окна врывался ветер и приносил с собой крупные дождевые капли. Кое-как добравшись до кровати, Китана забралась с головой под одеяло и долго лежала без сна, вслушиваясь в отзвуки далекого грома.
Часть 12
Три следующих дня Китана провела в одиночестве, запершись у себя в покоях. Драмину она отправила записку, в которой объяснила затворничество недомоганием из-за резкой смены погоды. Лгать почти не пришлось: одуряющая жара сменилась промозглой сыростью, и у Китаны немилосердно ломило кости. Драмин присылал со служанками пространные послания, настаивая на том, чтобы Китана позволила осмотреть себя местному лекарю. Она снова и снова отвечала вежливым отказом, хотя эта вежливость стоила ей немалых усилий, и, наконец, ее предоставили самой себе.
В первое время стыд и злость глушили все остальные чувства. Китана несколько раз порывалась написать Императору с просьбой отозвать Саб-Зиро, но ей нужен был весомый повод для такого решения, чтобы оно не выглядело поспешным, а ничего подходящего в голову не приходило. Изведя впустую несколько свитков, Китана пришла в полное отчаяние и вместо просьбы написала Шао Кану подробное донесение, некстати вспомнив слова Саб-Зиро о том, что ее послания слишком немногословны. «Значит, отец недоволен, и, конечно, сказал об этом Цунгу, а Цунг Саб-Зиро… А может, он просто читает мою почту — еще бы, раз меня все это время подозревают в измене. Все слишком запуталось, но ничего не поделаешь — придется самой справляться и с Эденией, и с Саб-Зиро, и с прочими неприятностями», — размышляла Китана. Ей как никогда хотелось бросить все и вернуться во Внешний мир, к своим прежним простым и понятным обязанностям, но это было невозможно.
Странное смятение, охватившее Китану после столкновения с Саб-Зиро, мало-помалу утихло, сменившись обидой и потаенным стыдом. Китана старательно убеждала себя, что все пережитое ею было вызвано испугом и злостью, которой она поддалась, утратив ясность ума. Не более чем наваждение — ничего не значащее и ничем не угрожающее. Пустяковое происшествие, о котором можно забыть и не никогда не вспоминать больше. Потому что малейшее воспоминание отдается дрожью в кончиках пальцев и заставляет лицо вспыхнуть, как от пощечины.