Читаем Хроники старого меломана полностью

Незадолго до моего перевода земляк Сережа Каплуновский научил меня переплетать книги. Надо сказать, что навык весьма полезный, особенно в то время. К 1987-му году в стране объявили перестройку, и на страницы газет, журналов и книг выплеснулось огромное количество публикаций, сдерживаемых до того цензурой. Прежде всего, это коснулось запрещённых произведений русских и зарубежных писателей. Стал меняться взгляд на политическую историю Советского Союза. Набирала обороты бандитско-криминальная тема, эротика и т. д. Большинство читало периодику взахлёб. Огромное количество выписываемых изданий СМИ скапливалось по мере возрастающего интереса. Но хранить большой объём журналов стало невозможно, оттого пытливые читатели вырывали страницы с самыми интересными материалами, а это требовало какого-то оформления. Вот тут и стал всех выручать сначала Каплуновский, а затем втянулся и я. Изготовление конволютов (сборник различных печатных материалов) и реставрация книг превратились не только в интересное занятие, но и в неплохой бизнес. Но об этом позже. А пока в начальной стадии моей деятельности на новом рабочем месте пришлось овладеть ещё одной профессией — машинистки. То есть, работать на пишущей машинке, печатая служебные бумаги от приказов до сводных таблиц производственных планов.

Возможно, в штатном расписании учреждения и была должность машинистки, но зачем тратить бюджетные деньги, когда из пестрой массы осуждённых всегда можно выбрать человечка для подобных обязанностей. До меня стучал по клавишам другой зек, но он ушёл на «химию», и место по совместительству перешло мне. Единственная сложность — постоянная правка ошибок, вечно возникавших от невнимательности и быстрой работы. Приходилось держать под рукой лезвие и мазилку, с их помощью удалять опечатки, а в отдельных случаях элементарно перепечатывать всё заново. Вот бы в то время компьютер с вордовской программой и принтер…

Между тем комиссия по исполнению «Указа ПВС СССР от 18.06.87 г.» работала в полном режиме. На то время в колонии уже насчитывалось порядка восьмисот человек, из них треть попадала под сокращения сроков. В середине августа рассмотрели и моё заявление. На основании характеристики и поощрений в личном деле комиссия не нашла оснований отказать осуждённому Яловецкому В.В. Постановлением от 15.08.87 г. оставшийся срок был сокращён на три года шесть месяцев и два дня! Вот он, момент истины, пусть не по признанию суда, а волевым решением сверху, но справедливость коснулась меня и подельников. Как я должен относиться после этого к всеми ругаемому Михаилу Сергеевичу Горбачёву? Конечно-же, как к спасителю, царю-батюшке, скостившему срок на три с половиной года. Он совершил благое дело для десятков тысяч сидельцев нашей страны. За что ему низкий поклон.

Первое, что я сделал когда вернулся в отряд, это схватил ручку и стал лихорадочно высчитывать срок для подачи заявления на УДО. Получалось — февраль 1989-го, и при таком раскладе сидеть оставалось всего полтора года. Правда, с нашей зоны отправляли на условно-досрочное с большим скрипом. На «химию» — запросто, а вот по УДО освобождались считанные единицы. Мог ли я знать, что до заветной даты произойдёт непредвиденное событие, неожиданным образом повлиявшее на дальнейший исход моей «командировки».

В день, когда комиссия закончила свою работу, на вечерней проверке были объявлены результаты амнистии в нашей отдельно взятой колонии. Хозяин с трибуны выразил уверенность «от лица администрации и себя лично в том, что осуждённые, ставшие на путь исправления, оценят проявленную к ним заботу государства. Приложат все силы к скорейшему возвращению в общество…». Подобные пожелания казённые люди произносят почти постоянно, чаще всего на политинформациях. Мели Емеля — твоя неделя! С нас не убудет.

Заиграл оркестр, серые колышущиеся массы осуждённых решительно двинулись в казармы. В отрядах началось традиционное чефиропитие под скудный дополнительный паёк. Кто-то выпил чего покрепче. Завязались разговоры — «тёрки».

— И чего, блин, такая непруха. И косяками обвешался, и пахал за двоих, — сокрушался невзрачный мужичок, не прошедший по каким-то причинам комиссию. — Суки, чего им ещё надо?!

По тону и виду сидельца стало ясно, что тот принял алкоголь. Стенания, подогретые некачественным портвейном, действовали на нервы. В разговор вмешался зек из его же бригады, как раз успешно прошедший процедуру снижения срока.

— Оттого, что статья у тебя, Коля, неправильная.

— Это, в каком смысле? — напрягся мужичок.

— Так ведь, ты — насильник, спец по «мохнатым сейфам». Был бы пункт «изнасилование крупного рогатого скота» — точно комиссию бы прошёл! Или, на крайняк, «угон космического корабля», — этих тоже не задерживают!

Казарма огласилась безудержным смехом. Не до веселья было только объекту насмешки. Оскорбленный Коля подался вперёд и, сжав кулаки, процедил:

— Не тебе, мерин трелёвочный, языком молоть. Вспомни, за что жену отоварил? У соседа небось, прибор круче, не чета твоему…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное