Хроники старого меломана

Мне довелось общаться с уникальным человеком — Савелием Щедринским. Сава ведал в колонии подпиской и распределением корреспонденции. Мешки с периодикой по описи раскладывались на увесистые пачки, затем я и другие «почтальоны» забирали желанный груз и несли в отряд, где по своим спискам выкладывали на койки осуждённых. Пришёл усталый зек с работы в казарму, а под подушкой лежат свежие журналы, газеты, да ещё и письмо из дому, — праздник!

Так вот, появляясь в каптёрке у Щедринского, общаясь с немолодым, энергичным, дёрганным человеком, я не подозревал, что имею дело с подпольным питерским миллионером. Всё прояснилось, когда в одном из толстых журналов был опубликован судебный очерк «Фаберже просит защиты». Это было уникальное дело об изготовлении и сбыте фальшивых изделий Карла Фаберже, где одну из ключевых ролей занимал наш Сава. Жадный и тщеславный Щедринский не тяготился подобной известностью и с гордостью заявлял, что масштабы деятельности от его союза с главным фигурантом Монастырским даже приуменьшили. В подробности, естественно, не вдавался, но не скрывал, как после отсидки купит яхту и махнёт куда подальше. Из-за склочного характера теневого богача не любили, но уважали. Это вам не мелочь тырить по карманам — масштаб!

Я искал музыкальных единомышленников. Окружавшие меня люди оказались далеки от глубокого погружения в чужую музыкальную культуру: «по барабану твой рок, братишка, главное, чтобы хавка была и начальник не прессовал». Восполнять пробелы о жизни и деятельности любимых исполнителей я мог лишь из скудных заметок в газете «Смена» журналиста Михаила Садчикова и «Рок-энциклопедии» Сергея Кастальского, молодёжного издания «Ровесник». Позже, в 1989-м году появилось переводная энциклопедия в журнале «В мире книг». С началом перестройки рок-движение переставало быть запретной темой — ограничения на западный музон окончательно сняли. Это радовало и вселяло надежду. По телеку стали мелькать клипы и фрагменты выступлений музыкальных групп. Какие-то новости я получал из писем знакомых, но ни слова о деятельности общества коллекционеров и нелегальных тусовках.

Однажды в клубе, где я был на репетиции ансамбля Феди Столярова, зазвучала запись очень знакомой группы. Точно, ранее не слышанной. Я кинулся к магнитофону и стал наводить справки. Оказалось, на воле была сделана копия с выпущенного в СССР лицензионного альбома британской группы «The Moody Blues». Диск «The Other Sides Of Life» издала наша Мелодия в 1988 году. Я был в тот момент счастлив. Ещё до моей подсидки в стране стали выходить лицензии «Юрайя Хип», «Мэнфред Мэнн», «Битлз», «Аббы» и ряд других, моментально становившихся дефицитом. Мы, коллекционеры, относились к этому снисходительно: никакая лицензия не могла сравниться с оригиналом по качеству полиграфии и, в первую очередь, виниловой основы, от которой зависела чистота звучания. Главное, что процесс легализации пошёл, рок стал выходить из тени.

Всё-таки я познакомился с человеком, знавшим рок и даже игравшим в самодеятельной группе. Это был Володя Дранкин — «Дракон». Какое-то время он вёл партию бас-гитары в колонистском ВИА, немало переслушал настоящего рока и вынашивал планы продолжить карьеру музыканта после отбытия срока. Дракон принадлежал к формации, из которой в недалёком будущем появились реальные братки, именуемые в народе «бандитами». Володя работал в швейной мастерской — швейке. По возможности я спускался из штаба производства в их помещение на перекур. Показывал Володе свои тексты, мы болтали о музыке и сплетничали. По освобождению не раз встречались. Я бывал у него дома на Московском проспекте, он приезжал ко мне на работу. Музыка отошла на второй план, каждый устраивал свою жизнь, затем мы потерялись. Ходили слухи, что Дракон в какой-то группировке, затем якобы тянул новый срок.

Слесаря, за пару пачек чая, изготовили универсальный пресс по моим наброскам. Реставрацию книг и изготовление конвалютов поставили на поток. Моему набору приспособлений и расходных материалов могла позавидовать любая переплётная мастерская. Острые, как бритва, ножи-косяки; клей резиновый, клей ПВА, суровые нитки, почтовая бумага, картон, коленкор и разноцветная искусственная кожа. Гаровников, да, и не только он, старались, чтобы не было простоев.

Офицеры, прослышав про мои навыки, тащили в техническую библиотеку массу книг, журналов, вырванных страниц и прочей макулатуры. Брать с них деньги нельзя, а вот чаёк или какую-нибудь мелочь — запросто. Что-то я, конечно, делал и для своих, кому задаром в счёт будущих услуг, кому за тот же чай. Большую часть «платёжного средства» я обращал в деньги и, по описанному ранее способу, отправлял в семью. Подлинные купюры тоже попадали в руки, я их прятал в тайнике. А ведь сколько раз контролёры обыскивали библиотеку, нутром чувствуя, что этот резвый деятель чего-то прячет. Фиг вам, ребята! Ничего не нашли! Опытный зек всегда найдёт укромное местечко от чужих глаз.