Хроники старого меломана

Мне было, что сравнивать в каторжной, организованной на вымирание жизни заключённых ГУЛАГа и нынешним существованием сидельцев не самого плохого периода горбачёвского правления. Читая о чудовищных испытаниях и беспределе тех лет, ловил себя на мысли, как хорошо, что не загремел за решётку в то время. Внезапно вспомнил своего деда и его фотографию пятидесятых в форме капитана МВД. Дед воевал в гражданскую в составе конной армии Будённого, служил в НКВД на Украине. В 1938-м был арестован и, к счастью, через полгода реабилитирован за отсутствием состава преступления. В конце войны служил комендантом какого-то немецкого города. Дед сильно сдал после закрытого доклада Хрущёва в феврале 1956-го. Слухи о разоблачении культа личности распространились быстро и обсуждались в партийных ячейках страны. Коммунист со стажем свыше тридцати лет, дед не мог не знать о тех событиях. Он сгорел за полтора года — инфаркт.

Я помню, как меня, испуганного и притихшего, подводили к кушетке, на которой лежал человек с восковым лицом, а рядом — кислородная подушка, как символ приближающейся неотвратимой развязки. Его слабое прикосновение к моей голове и беззвучные слова. Что он мне тогда пытался передать, я никогда не узнаю, как не узнаю, участвовал ли он в репрессиях или нет… Может, я несу тюремный крест не только за свои грехи? Подобные мысли роились в голове, не давая покоя. Я пообещал себе выяснить у тётушки, родной сестры деда, все подробности его непростой биографии. Увы, не успел: в том же году не стало моей любимицы, незабвенной Яловецкой Марии Моисеевны. Судьба уберегла от позора за меня и мать, и бабушку с дядей: все они оставили этот мир незадолго до моего падения. Что это, неужели, промысел Божий?

Через месяц повторилась история четырёхлетней давности: вновь вызов в комнату свиданий, вновь группа настороженных зеков. Затем из отряда принесли наши баулы. Прошло несколько часов бесконечного курения и томительного ожидания, все начали волноваться: что происходит? Во внутренний дворик собралось начальство и что-то обсуждало. Лагерь жил своей жизнью, от решётки предзонника контролёры отгоняли любопытных зеков, никто ничего не мог понять. Когда въехал автозак, стало ясно — этап!

ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ЕВРОПЫ В АЗИЮ

Нас построили. Вышел замполит и скороговоркой выпалил:

— Граждане осуждённые, вас переводят в другую колонию. Просьба соблюдать спокойствие и не препятствовать действиям службы сопровождения во время этапа, — он повернулся к начальнику караула, — командуйте, капитан!

Дальше уже всё знакомо: инструктаж, погрузка, движение в сторону города, а там по ночным улицам к грузовой платформе одного из питерских вокзалов. Бесконечный этап через пол-России, растянулся на неделю. От нечего делать достал тетрадь и стал записывать:

«Уже унеслось пол-России назад,
А наш спецвагон всё в пути.
Усталость и скука на лицах солдат,
Такую им службу нести.

За сутки три раза сведут в туалет,

Паёк: хлеб, тушёнка да сахар.
Ажурность решёток, заманчивый свет,
Никто здесь не охал, не ахал.

Не мылись шесть дней, говорю:

Не беда, кому-то ведь это нужно.
И в камере тесной себя не корю,
Ведь этот вояж мной заслужен

Спасибо инструкции — можно читать,

Другое стоит под запретом -
Курить одному, не шуметь, не играть,
А надо писать мне об этом?

Пусть тот обыватель, что злобно шипит

И требует зековской крови,
Узнает, как кружка о зубы стучит
Под грозные крики конвоя

В расчёте на шесть человек купе,

Но едут одиннадцать лиц.
И катит по нашей несчастной земле
Этап из таких колесниц.

В вагоне особом, где спецконтингент

Под грохот колёс задремал,
Я жизни неведомой робкий студент,
Науку страдать познавал…»

Столыпинский вагон двигался по российским просторам целенаправленно, оставляя позади транзитные тюрьмы, смены караула и долгие стоянки в ожидании попутного состава. Я сразу обратил внимание, что десятка два сидельцев явно выпадали из категории твёрдо вставших на путь исправления. Другими словами, создавалось впечатление, что с форносовсого ИТУ усиленного режима, специально собрали всех нарушителей режима. Балласт, портивший показатели колонии в деле перевоспитания оступившихся граждан.