Хроники тайной войны. 1968–1995. Операции спецслужб Израиля на Ближнем Востоке и в Европе

В 1952 году Мохаммед Будиа был призван во французскую армию и два года провел в Бургундии, в одном из красивейших городов Франции — Дижоне. Жизнь в метрополии очень сильно отличалась от того, что окружало его каждый день в Алжире. Это был совершенно иной мир, наполненный самыми яркими впечатлениями. Дижон совсем не пострадал в войнах двух последних веков. Некоторые кварталы практически полностью сохранили первоначальный исторический облик. Выходя в увольнительные, Будиа любил часами гулять по старым извилистым мощеным улочкам, чем-то напоминавшим кварталы его детства, но с часовнями и тесно прижавшимися друг к другу фахверковыми домами XII–XV веков. Тихий уклад старого города «разбавлялся» туристами и студентами, приезжавшими со всех концов света. В 1950-х годах в Дижоне, кроме университета Бургундии, основанного в 1722 году по указу Людовика XV, действовали более десятка различных вузов, Национальная школа изящных искусств и огромная библиотека с хранившимися в ней старинными книгами и рукописями. Для Мохаммеда Будиа Дижон представлял исключительный художественный интерес. Местный музей изобразительных искусств обладал редчайшим собранием старофранцузской и старофламандской живописи. Здесь, в Дижоне, он смог прикоснуться к тому, о чем даже мечтать не мог у себя на родине. В то время как его сослуживцы тратили свое свободное время на бары и женщин, Мохаммед Будиа посещал театры, оперы, филармонию, концертные залы и даже брал уроки в танцевальной школе. Сидя в казарме, он впервые попробовал себя в качестве автора драматических пьес. Возвращаться домой в Алжир он не хотел и, воспользовавшись определенными льготами, по окончании службы остался во Франции, со временем получив широкую известность на театральных подмостках, работая с великими французскими драматургами. Будиа был очень талантливым театралом, он не только тонко чувствовал сцену, он ею жил, дышал и смог превратить «четвертое искусство» в средство борьбы за национальное самоопределение своего народа.

Социальными идеями он проникся уже в зрелом возрасте. Огромное влияние на формирование его личности оказали националистические антиколониальные настроения старых кварталов алжирской столицы. 12-летним подростком он и его сверстники стали свидетелями кровавого подавления национального восстания, стихийно вспыхнувшего в мае 1945 года. Репрессии продолжались несколько месяцев и унесли от 10 до 45 тысяч жизней алжирцев-мусульман. Трупов было так много, что их невозможно было захоронить. Это был сущий ужас, оставивший глубокий рубец в душе ребенка! Неспроста школа Сароуи, в которой учился Мохаммед Будиа, стала «кузницей кадров» для национально-освободительного движения Алжира. Она находилась рядом с кварталом Сустара, который в годы Алжирской войны (1954–1962) стал одним из основных оплотов «Фронта национального освобождения». С началом войны школа была преобразована колониальными властями в особую военную тюрьму, за стенами которой творились страшные преступления.

Что бы ни говорили в Елисейском дворце, Алжир всегда был и оставался переселенческой, ресурсной колонией Франции, а коренное мусульманское население — гражданами третьего сорта.

Французское правительство по-прежнему игнорировало самые скромные потребности алжирцев. Социальный взрыв и новое национально-освободительное восстание были лишь вопросом времени.

Мощный единый «Фронт национального освобождения» (ФНО) [104] был образован 23 октября 1954 года путем объединения и слияния незначительных алжирских оппозиционных партий, не способных противостоять колониальному режиму. Спустя неделю, 1 ноября 1954 года, новое объединенное национально-радикальное движение провозгласило начало войны [105] за освобождение Алжира. Ненависть, накопленная многими поколениями алжирцев-мусульман, вырвалась наружу. Небольшой ручеек малочисленных плохо вооруженных моджахедов очень быстро превратился в мощный кровавый поток, сметающий всё на своем пути. Никто не оспаривает легитимность антиколониальной партизанской войны, развернутой ФНО на территории Алжира, но городской террор, направленный против пье-нуар [106] и харки [107], носил характер откровенного геноцида, которому невозможно было найти никакого оправдания или объяснения. Подавляющее большинство пье-нуар были уроженцами Алжира в нескольких поколениях, и, хотя французский язык был для них родным, многие из них никогда даже не бывали в метрополии. Долгое время белое и мусульманское население мирно сосуществовало. Пье-нуар ощущали себя полнокровными алжирцами, единственной родиной для них всегда был и оставался Алжир. Хотя они владели самыми плодородными землями и занимали все административные посты, себя они никогда не считали эксплуататорами-колонизаторами, напротив, в себе они видели двигателей прогресса, строителей нового Алжира.

Стоит отметить, что французский язык был «материнским» не только для пье-нуар, но и некоторых лидеров ФНО Алжира.