Хроники. Том первый

Лу Леви в «Лидс Мьюзик» пользовался такой же самостоятельностью, как и Джон Хаммонд в «Коламбии». Ни тот, ни другой не были бюрократами или эгоманьяками. Оба пришли из мира постарше, из более древнего ордена, в них было больше сока и уксуса. Они знали, где их место, и у них кишка была не тонка защищать то, во что они верили. Их не хотелось подводить. О чем бы ты ни мечтал, такие парни могли осуществить твои мечты.

Лу выключил лентопротяжный механизм и зажег лампы. Песни, которые я для него записывал, были очень непохожи на грандиозные свинговые баллады, к которым он привык. Близилась ночь. Окна в доме через дорогу зажглись янтарным светом. Порыв ледяного дождя со снегом ударил в стену, как в стальной барабан. Будто на черный бархат швырнули горсть алмазов. В соседней комнате секретарша Лу кинулась плотнее закрывать окно.

Компания Лу так никогда и не опубликует мои самые знаменитые песни. За этим проследил Ал Гроссман. Он был в Гринвич-Виллидж крупным менеджером. Видел меня и раньше, но почти не обращал внимания. После того как на «Коламбии» вышла моя первая пластинка, он ко мне заметно потеплел и захотел меня представлять. Я ухватился за эту возможность, потому что у Гроссмана был целый выводок клиентов, и для всех он добивался работы. И теперь он первым делом захотел меня вытащить из-под контракта с «Коламбией». Я счел, что это гнилые махинации. Гроссман же проинформировал, что когда я подписал контракт, мне еще не исполнилось двадцати одного года, следовательно, я был несовершеннолетним, а потому контракт недействителен… Я должен сходить в контору фирмы и поговорить с Джоном Хаммондом, сказать ему, что контракт незаконен и Гроссман придет к нему обсуждать новый контракт. Ага, щас. Я пошел к мистеру Хаммонду, только вовсе не за этим. Если бы даже мне предложили целое состояние, я бы так не поступил. Хаммонд поверил в меня и подтвердил эту свою веру, запустил меня на мировую сцену, и никто, даже Гроссман, тут больше ни при чем. Я ни за что на свете не пошел бы против него ради Гроссмана. Но я знал, что контракт следует исправить, потому и пошел. От простого упоминания имени Гроссмана у Хаммонда чуть не случился удар. Гроссман Хаммонду не нравился, Джон не скрывал, что считает Гроссмана таким же грязным жуликом, как и прочих импресарио, и ему очень жаль, что Гроссман меня представляет, хотя лично он все равно будет меня поддерживать. Хаммонд сказал, что исправит контракт не сходя с места, пока это не стало насущной проблемой; так мы и сделали. Пришел новый молодой юрисконсульт компании, и Хаммонд нас познакомил. Составили поправку к старому договору, и я сразу ее подписал — теперь мне уже исполнилось двадцать один. Новым юрисконсультом был Клайв Дэвис — он быстро шел в гору. Клайв полностью примет на себя руководство «Коламбией» в 1967 году.

Позже, когда я рассказал Гроссману о том, что сделал, он просто обезумел.

— Что ты мелешь? — заорал он. Он же совсем не этого хотел. Однако из контракта с «Лидс Мьюзик» он меня вытащил. Я чувствовал, что соглашение с ними все равно мало что значит: не Лу Леви меня открыл, да и с песнями моими старик сделать ничего не мог — по крайней мере с теми, которые я в то время писал. Я все равно пошел к нему из любезности к Хаммонду. Для расторжения договора Гроссман дал мне тысячу долларов и велел отдать Лу Леви деньги и сказать, что я хочу себя выкупить. Я так и поступил, и Лу был только счастлив.

— Конечно, сынок, — сказал он. Лу по-прежнему курил свою чертову сигару. — В твоих песнях есть что-то уникальное, но бог знает, что именно.

Я отдал Лу эту тысячу, и он вернул мне контракт.

Позже Гроссман свел меня с «Уитмарк Мьюзик», старомодным музыкальным издательством, «Переулком Дребезжащих Жестянок» в миниатюре, которое публиковало песенную классику: «Когда улыбаются ирландские глаза», «Сама мысль о тебе», «Мурашки-Букашки»,[178] бессчетное количество других дико популярных песен. Судьба моя в «Лидс Мьюзик» просто не осуществилась бы, но знать это было никак невозможно, когда я записывал на магнитофон свои ранние песни.