Хроники уходящего поколения

Первые три — пять ходов завершились в темпе блица. Все участники давно усвоили дебюты по учебнику Панова. Имея свободные минуты, я осмотрелся. Боже правый! Основная масса зрителей собралась возле моей доски. Ну и жук же Володька! Видимо весть о нашем пари разлетелась широко. Это придало мне силы. До десятого хода я уверенно, по Панову, разыгрывал сицилианку. Делая очередной ход, Гаприндашвили улыбнулась мне, тем самым, видимо, оценив мое знание теории.

Но чем дальше — тем хуже. Добравшись до миттельшпиля, я стал чаще задумываться, иногда просил Нонну предоставить мне дополнительное время на обдумывание. Чемпионка делала ходы, которые ставили меня в тупик. На мой взгляд, они были нелогичны. Но, черт подери, красивы.

На шестнадцатом ходу Гаприндашвили пожертвовала мне коня. Принял жертву. Зрители, собравшиеся возле моего столика, зашушукались. Некоторые парни показывали мне большой палец, мол, молодец, так держать. Но на душе у меня было невесело. Я чувствовал подвох в принятой жертве фигуры, но никак не мог сообразить, где прячется предмет моей тревоги. Даже не предмет тревоги, а мое бесславное поражение. Это я понял после восемнадцатого хода чемпионки. Как я ни анализировал создавшуюся позицию, от мата в три хода мне было не уйти.

Думал долго. Гроссмейстер дважды прошла мимо моего столика. Делом чести было сдать партию и пожать руку соперника. Но ведь за моей спиной, ожидая развязки, стояло человек тридцать, посвященных в суть пари. И здесь у меня был выход: забыть о совести, профессиональной этике и продолжить партию в безнадежной позиции до двадцать первого хода, и услышать слова соперницы «Вам мат». В результате я бы выиграл эту несчастную бутылку. Когда Нонна в очередной раз подошла к моему столику, я положил короля на доску, поднялся и, пожимая сопернице руку, поблагодарил ее за науку. Большинство моих зрителей зашумело, недоумевая, почему я сдался. Это очень ясно говорило об их шахматной подготовке. Их внимание держало заключенное пари, а не интерес к игре миллионов.

« « «

Вечером того же дня мы с Володькой сидели в узком кругу друзей, успешно расправляясь с бутылкой «Столичной», бездарно проигранной мною.

— Не в бутылке дело, — объяснял мне Владимир. — Ты сыграл партию с чемпионкой мира — этим может похвастаться далеко не каждый. Да и сколько зрителей наше пари привлекло на сеанс. Признаюсь, таким образом я успешно выполнил поручение комитета комсомола обеспечить на мероприятии достойную явку.

Мы долго еще сидели за столом, еще раз сгоняли в магазин за пузырем, говорили, о чем попало, совершенно не догадываясь, что это идут наши лучшие, самые счастливые годы. Что впереди у нашего поколения войны в Афганистане, в Чечне, распад Союза, бестолковая перестройка, танковые залпы по Белому Дому…

«Черный кот»

В 1974 году, весной, в нашем учебном заведении прошел традиционный вечер встречи с известными в стране людьми. На этот раз нашими гостями были Утесов, Богословский и Танич.

Утесов был тяжел, плохо себя чувствовал, а потому начало вечера было отдано ему, чтобы иметь возможность уехать домой еще до окончания вечера. Он вспомнил несколько смешных сюжетов из времен своей молодости. Конечно же спел «Одесса, мой солнечный город». Аккомпанировал ему Никита Богословский. Зал взрывался аплодисментами, но не потому, что исполнение было совершенным. Все вдруг поняли, насколько трудно Утесову оставаться веселым и занимательным, несмотря на свою тяжелую болезнь. Зал ото всей души отдавал должное гению советского джаза.

После ухода Утесова бразды правления на сцене взял в свои руки Богословский. Он, в основном, пересказывал залу в ролях розыгрыши, устроенные им известным писателям, композиторам, людям искусства

Запомнились три сюжета. Первый из его юности. Взяв бутылку водки, Богословский зашел в гости к Светлову. Того не было дома. Ожидая его в подъезде, Никита понял, что без ста граммов не обойтись. Только прежде, чем откупорить бутылку, он соскреб с двери остатки пластилина в две небольших кучки, натянул между ними нитку и «опечатал» дверь, вдавив в пластилин горлышко бутылки с координатами ее изготовителя. Затем принялся за содержимое пузыря.

Когда водка заканчивалась, у собственной двери появился чем-то озабоченный Михаил Светлов. Поддатый и загрустивший в одиночестве, Богословский сообщил:

— Сижу уже час под твоей дверью, чтобы принять участие в твоей судьбе.

На вопрошающий взгляд Светлова, он указал на дверь:

— Ты что натворил, что органы дверь опечатали?

Позеленев от такого известия, Светлов опустился на лестницу и заплакал:

— Все… Конец…

Через десять минут сошлись во мнении, что до ареста у них еще есть время, которое надо использовать с пользой для дела. Этим делом оказалось застолье в ближайшем ресторане. Конечно же за счет Светлова. Ведь, как они полагали, деньги в тюрьме не понадобятся.

Когда деньги закончились, Богословский неожиданно произнес:

— Ну, пора по домам…

— Кому по домам, а кому в тюрьму, — вздохнул поэт.

— Да нет, и тебе домой. Это я просто пошутил, — признался Богословский.