— В стороны…! — Элиот только и успел, что выкрикнуть эти два слова, понадеявшись на то, что гвардейцы его услышат — и не будут сметены чарами Ориона, которыми владеет каждая прошлая, настоящая или будущая королева рода Дарфайя. Он видел это заклинание в действии незадолго до своей смерти, и тогда принцесса собственноручно отправила на тот свет полторы сотни человек, готовых ворваться во дворец.
Но у всякой силы была цена, а если эта сила переходила к человеку по одному лишь праву рождения, то отдача от применения её становится намного больше…
Столбы света, сорвавшиеся с рук девушки, прорезали воздух и ударили в единорога, превратив в пыль и его, и часть леса позади. По своей мощи удар был несравним с тем, что показала Астерия в прошлом-будущем, когда ей было семнадцать лет, но плата оказалась высока — перед тем, как упасть на землю, принцесса успела лишь скользнуть взглядом полузакрытых глаз по своему защитнику.
А после сознание сил на поддержание Альмагеста у Элиота не осталось, и его сознание затопила блаженная темнота, уносящая прочь всю боль и весь страх.
Глава 3. Дар, Проклятие, Доверие
— Если бы я только знала… — Королева, спрятав лицо за затянутыми в белоснежные перчатки ладонями, беззвучно рыдала в своих покоях. Её муж, король Фребберг, стоял рядом и всячески пытался её успокоить, особо напирая на то, что ничего непоправимого не произошло, и все, кроме гвардейцев, — в рядах которых после боя недосчитались двоих человек — десятника, чья жертва сохранила жизни детям, и ещё одного новичка, растерявшегося в столь нерядовой ситуации, — отделались или травмами, или лёгким, совмещенным с истощением испугом.
Собрание ответственных за появление дикого боевого единорога в табуне, выгуливаемом в опасной близости от столицы, уже прошло, но однозначно указать на виновного не вышло. Когда, где и кто подменил обученного единорога на дикого установить не удалось, а о том, было ли произошедшее следствием череды совпадений или чьего-то злого умысла оставалось лишь гадать. Чисто теоретически, столкнуть принцессу с одним, — ещё и диким, — единорогом в табуне из двух сотен было нереально, так как о «прогулке» заранее знала разве что сама Астерия, утверждающая, что эта мысль пришла ей в голову прямо во время ужина-собеседования.
— Это чистая случайность, дорогая. К счастью, Астерия не пострадала…
— Она убила единорога, Фреб! Родовым заклятьем, потому что других просто не знала! — Заплаканная женщина вскочила с кровати и, несмотря на меньший рост, нависла над мужем. — Ты думаешь, это так просто проходит?! Что мы, королевы Дарфайи, можем направо и налево разбрасываться такими заклинаниями?! Если бы всё было так, то мне пришлось бы носить эти перчатки!
Эстильда сорвала перчатку с левой руки, обнажив кожу, испещренную фиолетовыми, тянущимися почти до самого запястья шрамами, что на фоне красоты самой королевы смотрелось жутко и неестественно.
— Тише, тише… — Фребберг обнял жену и начал успокаивающе поглаживать её по голове. — Наша дочь защищала свою жизнь, Эсти. Можешь ли ты с уверенностью сказать, что ей удалось бы остановить единорога теми заклинаниями, какие ей можно доверить?
— Не смогла бы. — Королева подняла лицо и посмотрела мужу в глаза. — Теми, которые можно доверить — не смогла бы.
— Не стоит обвинять Чарльза в том, что Астерия столь взбаломошена и безответственна. Ты была бы первой, кто возмутился бы, научи он её боевым заклинаниям. Что до шрамов… — Фребберг нежно обхватил ладонь Эстильды. — … то они нисколько тебя не портят.
— Всего этого можно было бы избежать, не реши я тогда дать дочери каплю свободы…
— А не дай ты ей этой капли, и она не получила бы жизненно важного урока. Погибли гвардейцы, сильно пострадал её знакомый, метящий в защитники… — Мужчина задумался на секунду. — Это не может не оставить след на её мировосприятии. Если даже после такого она не исправится…
— Её талант в магии велик, но характер… Что мы делали не так, Фребби?
Мужчина тяжело вздохнул, явно собираясь с мыслями, после чего ответил:
— До самой свадьбы и ты, и я жили, связанные по рукам и ногам долгом, обязанностями и нежеланием опозорить свои семьи. Нас во всём ограничивали… — Слова давались Фреббергу нелегко, так как воспоминания о сложном детстве не проявляющего в чём-либо особого таланта аристократа он давным-давно похоронил, намереваясь никогда их не раскапывать. — … и мы, что естественно, дали Астерии слишком много свобод. Прощали непростительное, позволяли заниматься тем, чем вздумается и потакали всем её желаниям. Итог перед нами, и как всё исправлять — решительно непонятно…