Хронолиты

Иерусалимский Куан: четырехгранный столп в форме трона, на котором сидит фигура Куана.

Его спокойный взгляд устремлен мимо разрушенной мечети Купол Скалы, он вглядывается в Иудейскую пустыню. Одет в крестьянскую рубаху и штаны. Голову обвивает лента, которую можно принять за скромную корону, украшенную полумесяцами и лавровыми листьями. У него церемонное и величественное лицо с неопределенными чертами.

Необъятное основание монумента погрузилось в землю на глубину руин площади Сиона. Вершина достигает высоты четырнадцать сотен футов.

Часть вторая Потерянные дети

Глава десятая

О чем я думаю сейчас – вы уж простите старика, забегающего вперед в своих воспоминаниях, – так это о том, каким странным должно было казаться появление Хронолитов тому поколению, чья молодость пришлась на годы после распада Советского Союза, поколению моего отца, хотя он и не дожил до самого худшего.

Это было поколение, которое наблюдало за диктатурами третьего мира скорее с раздражением, чем с возмущением, они относились к помпезным дворцам и памятникам как к позорному пережитку прошлого, как к домам с привидениями, готовым рухнуть под натиском ветров Никкеи и НАСДАКа.

Появление Куана застало это поколение врасплох. Угрозу они восприняли всерьез, но остались глухи к его привлекательности. Они могли представить себе миллионы голодных азиатов, присягающих на верность Куану. Это хоть как-то было похоже на правду. Но когда их начинали презирать собственные дети и внуки, их уверенность испарялась.

Защиту они искали, по большей части, в оружии. В памятниках Куану можно было, конечно, видеть нечто мистическое, но в конечном итоге они предрекали и увековечивали именно военные победы, а хорошо защищенный народ нельзя завоевать. Или, по крайней мере, ход мысли был именно такой.

События в Иерусалиме вызвали новый всплеск правительственных инвестиций: в исследования, спутники слежения, новое поколение беспилотников-перехватчиков, «умные» мины, боевых и обслуживающих дронов. В 2029-м вновь ввели военный призыв, и регулярная армия выросла на полмиллиона человек. (Что помогло скрыть спад в экономике, который последовал за водным кризисом, обвалом азиатской торговли и началом многолетнего бедствия в бассейне Атчафалайа[18].)

Мы сбросили бы бомбы на Куана еще в начале его пути, если бы кто-то смог его найти. Но юг Китая и большая часть Юго-Восточной Азии находились в состоянии анархии, превратились в места, где полевые командиры на бронированных вездеходах запугивали голодающих крестьян. Любой из этих локальных тиранов – или все они вместе – мог оказаться Куаном. Многие из них так и утверждали. Но, вероятно, ни один им не был. Нельзя было даже уверенно утверждать, что Куан – китаец. Он мог появиться где угодно.

Теперь уже очевидно (но тогда не было), что Куан был опасен именно потому, что не объявлялся лично. У него не было никакой политической платформы, кроме завоеваний, никакой идеологии, кроме окончательной победы. Ничего не обещая, он обещал все. Обездоленные, бесправные и просто несчастные – все чувствовали с ним солидарность, все тянулись к Куану. Куану, который сровнял бы горы и поднял равнины. Куану, который говорил от их имени, чего никто другой не делал.

Для поколения, следующего за моим, Куан стал символом радикального обновления, свержения устаревших властных структур и прихода силы столь же холодной и безжалостно современной, как сами Хронолиты.

Короче говоря, он отнял у нас наших детей.

Когда мне позвонили насчет Кейт (звонила Дженис, она не стала включать монитор, чтобы я не видел ее слез), я понял, что придется покинуть Балтимор, и сделать это нужно без Морриса Торранса, сидевшего у меня на хвосте в семи штатах.

Это будет нелегко, но проще, чем до Иерусалима. До Иерусалима Сью Чопра контролировала исследования Хронолитов с великодушного разрешения властей. Сью лишилась этого преимущества, скомпрометировав себя сама – она сосредоточилась на чисто теоретических аспектах в изучении Хронолитов, она была одержима математической стороной тау-турбулентности, а не практическими вопросами распознавания и обороны; ее появление в Конгрессе в июне 28-го закончилось катастрофой. В ходе публичных слушаний она отказалась всерьез рассматривать домыслы сенатора Лазара о том, что Хронолит Иерусалима может быть знаком конца света. (Она обозвала сенатора «неучем», а идею надвигающегося Апокалипсиса «нелепым мифом, подстегивающим именно те процессы, которые мы изо всех сил пытаемся сдерживать». Лазар, бывший республиканец, ставший политической проституткой, называл Сью «атеисткой в башне из слоновой кости», которую надо «отлучить от федеральной кормушки».)

Она, конечно, была слишком ценным кадром, чтобы полностью ее отстранить. Но она перестала быть центральной фигурой в координации всех исследований Хронолитов. К ней уже не было приковано общественное внимание. Она оставалась главным национальным экспертом по феномену тау-турбулентности, но перестала быть его символом.