Хронология зла. Коллекция самых жутких преступлений, которые только можно себе представить

Когда записывали имена учеников, девочка растерялась и не смогла назвать свою фамилию. Тогда кто-то из ребят крикнул, что она Макарова (имея в виду, дочь Макара) – так ее и записали. Позже на эту же фамилию она получила паспорт, комсомольский билет и другие документы.

В деревенской школе Антонина проучилась восемь лет, после чего семья переехала в Москву, где девушка окончила еще два класса. После поступила в училище, затем – в медтехникум, планировала стать врачом.

В 1941 году Антонина пошла добровольцем на фронт, трудилась санитаркой и буфетчицей. В ходе Вяземской операции она оказалась в числе немногих выживших и попала в плен к немцам. Через некоторое время девушка и еще один пленный солдат Федчук бежали и на протяжении нескольких месяцев скитались в лесу.

В январе 1942 года пара добралась до села Красный Колодец (ныне Брянская область), где у попутчика жили жена и дети, и он, несмотря на просьбы Макаровой, расстался с попутчицей. Предполагается, что отказ Федчука от продолжения отношений и психологические травмы, полученные Макаровой от пережитого в Вяземском «котле», привели к серьезному психическому расстройству.

Первое время местные жители жалели ее и пытались помочь, но она вела беспорядочную половую жизнь, и вскоре ее попросту прогнали из села. Макарова скиталась по деревням и селам, нигде не задерживаясь надолго, и в конечном итоге оказалась на территории новообразовавшейся Локотской республики в селе Локоть, где жила у одной женщины.

Поскольку ей нечем было платить за проживание, Макарова собиралась примкнуть к местным партизанам, но обратила внимание на то, в каких хороших условиях жили русские коллаборационисты, и решила сотрудничать с немцами. Здесь она какое-то время занималась проституцией.

Впоследствии, давая показания, Макарова заявляла, что просто хотела выжить, из-за чего ругала при немцах советскую власть. Женщина поступила на службу в локотскую вспомогательную полицию. Простой советской санитарке предложили скромное жилье и жалование, но взамен она должна была выполнять особые поручения. Девушка согласилась, не имея другого выбора, а «особыми поручениями» оказалась самая черная работа – казнь пленных. За согласие участвовать в расстрелах немцы поселили ее в комнате на местном конном заводе, где она и хранила пулемет.

На самой первой казни Макарова хоть и держалась стойко, но никак не могла выстрелить, из-за чего немцы напоили ее алкоголем. При следующих расстрелах спиртное уже не потребовалось. На допросе Макарова свое отношение к расстрелу описывала так:

«Я не знала тех, кого расстреливаю. Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было. Бывало, выстрелишь, подойдешь ближе, а кое-кто еще дергается. Тогда снова стреляла в голову, чтобы человек не мучился. Иногда у нескольких заключенных на груди был подвешен кусок фанеры с надписью: „партизан”. Некоторые перед смертью что-то пели. После казней я чистила пулемет в караульном помещении или во дворе. Патронов было в достатке… Обычно мне приказывали расстрелять группу из 27 человек – столько партизан вмещала в себя камера. Я расстреливала примерно в 500 метрах от тюрьмы у какой-то ямы. Арестованных ставили цепочкой лицом к яме. На место расстрела кто-то из мужчин выкатывал мой пулемет. По команде начальства я становилась на колени и стреляла по людям до тех пор, пока замертво не падали все…»

В общей сложности на руках Макаровой была кровь по меньшей мере полутора тысяч человек. В основном это были советские партизаны, члены их семей и мирное население – женщины, старики и дети. За каждый расстрел она получала по 30 рейхсмарок, впоследствии эту сумму часто сравнивали с 30 сребрениками.