Хрономот

Возможно, это чувство началось в детстве. Когда я был маленьким пацаном, меня мучили кошмары. Я засыпал и всегда видел один и тот же сон. Создание, похожее на женщину, пробиралось ко мне в спальню. Вместо ног у нее был огромный змеиный хвост, который и составлял основную часть ее огромной туши. Лицо было бледным и неподвижным, волосы — живые, извивающиеся, будто щупальца, а глаза — два черных бездонных блюдца. Я боялся в них смотреть, мне казалось, что меня засосет и я упаду в них. Каждый раз я не удерживался и встречал ее взгляд, и тогда начиналась кульминация кошмара. У меня перехватывало дыхание и сжимало грудь, и я чувствовал, как силы меня покидают. В конце сна я умирал.

Во сне я вжимался в угол постели: всегда пытался убедить себя, что родительская кровать — единственное место, где я в абсолютной безопасности. Не помогало. Страшное создание приходило опять и опять, и ему было все равно на границы кровати. Так продолжалось, по-моему, с трех до семи лет. Четыре года — я умер больше тысячи раз.

Я боялся засыпать, плакал, не хотел идти в кровать. Мой кошмар влиял на меня не только ночью, но и днем. Я боялся оставаться один дома даже на полчаса, боялся темноты. Когда родители вечером уходили по своим делам, пусть ненадолго, я садился на их кровать, где у меня был «последний бастион», и начинал плакать.

Как-то мама научила меня моей первой молитве. Короткое четверостишие, которое, якобы, должны было меня спасти от кошмаров. Не спасало. Я часто шептал эту молитву перед сном, безрезультатно. Тогда я начал сам бороться с навязчивым видением — и, наконец, добился успеха.

Моя проблема была в том, что я не умел просыпаться сам, и начавшийся сон был для меня неотвратим, как полет уже выпущенной пули. Я уже знал его наизусть, в мельчайших деталях, он повторялся из раза в раз, но я ничего не мог с ним поделать, потому что спал очень глубоко. Я учился контролировать сон, и однажды понял, что победа за мной.

Едва я слышал шорох чешуи, как мгновенно просыпался. Какая-то частица моего мозга теперь все время стояла на страже, готовая выдернуть меня из кошмара в реальность. Теперь я спал не так крепко.

На смену регулярным нашествиям демоницы-медузы пришли периодические нападения других чудовищ — но теперь я их даже ждал. Я научился летать во сне, и теперь воздух был моим главным спасением. Когда я летал во сне, я был неуязвим. Я двигался со скоростью собственной мысли, и никакой демон не мог теперь меня испугать. Если кто-то снова пытался вломиться в мой дом, я уже не прятался на родительской кровати — я просто выпрыгивал из окна своей комнаты и улетал. Делал это я мастерски, и, главное, теперь я получал от этого удовольствие.

Теперь я не боялся сна — напротив, я жаждал его. Во сне я был практически всемогущ, в отличие от реальности. Так что же было истиной — реальный мир или сон? Этот вопрос я часто задавал себе. Что если сон — более правильное состояние души, чем бодрствование? Во сне и время, и пространство иные, они пластичнее, намного легче поддаются искривлению мыслью.

Ослабленное чувство реальности сделало меня таким, какой я есть. Я привык думать, что мир поддается изменению мыслью, просто это намного тяжелее, чем, скажем, изменить течение сна. Потому я и стал на полном серьезе учиться телекинезу, искусству двигать предметы силой мысли. Возможно, именно поэтому я и преуспел.

Я искал возможность развить свой дар. Я тренировался. Я изучал разные религии, чтобы понять, нет ли в старинных откровениях подсказки, как развить мои способности. Увы, все безрезультатно. Белые маги Персии и йогины Индии не спешили делиться своими секретами. Прямых ответов я не нашел — только намеки. Как я мог развить собственные способности, не зная теории? Вслепую? Наверное, именно поэтому я уже давно уперся в плато. Мне нужен был учитель. Учитель, который сам достиг того, к чему стремлюсь я. Не падре Доминго с его сумасшедшей компанией фанатиков, а настоящий мастер телекинеза.

Я остановился. Мастер телекинеза? — Ха-ха. К кому же обратиться? К Дэвиду Копперфильду что ли? Ури Геллеру? Нет. Это было совершенно невозможно. Нереально. Хороший гитарист в наше время и то редкость, что же говорить о настоящих телепатах. Невозможно.

Я шел по главной улице городка Маледо, опустив голову и безразлично рассматривая незатейливый рисунок бело-серой тротуарной плитки у себя под ногами. Впереди послышался тихий шорох шин. Я поднял голову, ко мне приближался синий ауди А8. Он мог принадлежать только одному человеку.

Глава 5. Операция

— Естественно ты не там, где мы договаривались встретиться, — язвительно улыбнулся Фер, опустив стекло, — давай, залезай.

Его колкость была мне безразлична: я был просто рад. И как это я мог в нем усомниться? Чтоб Фер уехал вот так, да еще прихватив с собой драгоценные останки моей гитары? Мою депрессию как рукой сняло. Я обошел машину и сел на переднее сидение рядом с ним, и мы сразу же тронулись с места. Я не знал куда мы ехали, и меня это не особо смущало.