Хрупкие создания

– Отстойная была репетиция, да? – протягивает Элеанор, избавляясь от леотарда и колготок. Волосы ее все еще скручены в пучок, и я сама их распускаю. – Алек с нами?

Я морщусь, чтобы она поняла: даже говорить о нем не хочу. Ни ей, ни Лиз я еще ничего не рассказала. Не хочу даже лицо его представлять: полную жалости улыбку, когда он наблюдает за тем, как я танцую партию Снежной королевы, а не феи Драже, звук его оглушительного свиста после выступления Джиджи. Может, оно и к лучшему, что сейчас мы разошлись. Не хочу, чтобы на меня так смотрели, когда мы целуемся, дотрагиваемся друг до друга, занимаемся сексом. Я просто подожду, пока Алек снова не прибежит ко мне. Пока не увидит, что я лучше всех остальных.

Кажется, он просто немного запутался в собственных чувствах. Да, точно. Он ведь не танцевал ни с кем, кроме меня. Я прощаю его за нерешительность. И за все то время, что мы не проводим вместе.

– Сегодня только я, ты и Лиз, – отвечаю, чеканя слова.

– Алек слишком хорошо обходится с этой Джиджи, – начинает Элеанор. – Я даже видела, как…

– Давай не будем больше о репетициях. Или Алеке. И уж тем более о Джиджи, – говорю приказным тоном. – Ну же! Волосы распустить, грудь подобрать.

После кофе, таблеток и танцев чувствую всплеск гормонов, я немного на взводе. Элеанор отодвигается, и мои пальцы выскальзывают из ее волос, залитых лаком и мокрых от пота. На пол сыплется целый дождь шпилек. Мы с самого детства помогаем друг другу с прическами и костюмами. Для нас не существует стыда, нет никакой разницы между ее телом и моим: за сценой она всегда помогает мне натянуть костюм, когда мы быстро переодеваемся, а я поправляю ей макияж.

– Убираешь ты. – Элеанор указывает на упавшие шпильки. Она уже закрутила свои волосы назад и собирает их в хвост – отнюдь не совершенный, но, надо признать, опрятный. Она приподнимает брови. Лицо у нее слишком круглое – с такой прической Элеанор выглядит почти толстой.

– Я уберу, пока ты одеваешься.

– А ведь я так устала… У меня все болит, – ноет Элеанор. – Нам обязательно идти?

Но она все равно берет полотенце и идет в душ, потому что знает, что я не приму отказа.

– А вещи уже вернули из прачечной? – спрашивает Элеанор, словно это ее домохозяйка стирает, складывает и привозит наши вещи каждые три дня. – Это мое последнее полотенце.

– Ага, сегодня прислали. Твоя половина в шкафу. – Я залезаю в ярко-розовую сумку на постели. – Кстати, нашла тут…

Я вытаскиваю из сумки легкомысленные черные трусики, которым место в магазине фривольного белья.

– Это не мое. Ты что-то скрываешь, Эл?

Она раскрывает рот, хватает трусы и начинает оправдываться, выдумывая на лету миллион причин, зачем ей понадобился столь игривый предмет и чем не устроил удобный мягкий хлопок Говорит, что это мелочи. Что это подарок.

– Ты ведь встречаешься с кем-то? – щурю на нее глаза.

Она пытается сменить тему:

– Я, пожалуй, все-таки пойду спать. Ужасно устала.

– Сегодня суббота. Завтра никакого пилатеса. Так что мы идем гулять! Можешь надеть то серебряное платье.

Я достаю сверкающее платьице, которое купила летом, то самое, в которое Элеанор влюбилась, и вешаю его на створку шкафа для пущего эффекта. Она приближается к нему почти со священным трепетом и касается ткани.

Через час оно уже сидит на Элеанор как влитое, и она больше не похожа на балерину. Элеанор всегда была чем-то вроде моей персональной куклы Барби. Ее мама никогда не делилась с ней теми дамскими секретами, в которые посвящала меня моя мать, так что в этой области последнее слово всегда за мной. Когда нам было двенадцать, наша костюмерша мадам Матвиенко отвела ее в сторонку и посоветовала следить за собой получше, а то она выглядит очень неряшливо.

Она пришла ко мне в соплях и слезах, попросила о помощи, и с тех пор я всегда ее поддерживала. Сегодня Элеанор позволяет мне немного переделать ее хвостик и подвести глаза черным. Я крашу ее губы в сиреневый и накидываю на шею четыре длинных ожерелья. Под всеми этими слоями косметики, блеском и сияющими камнями она кажется настолько маленькой, что того гляди исчезнет.

Как сказала бы моя мама, это платье преподносит ее, а не она – платье.

Мое собственное платье – в цвет кожи. Слоновая кость, открытые плечи. Зеленые туфли на каблуках. Все напоказ.

Стучу в дверь Лиз и чуть надавливаю на ручку:

– Готова?

Внутри темно и пахнет потными ногами, леотардом и блевотиной. Элеанор говорит, что плохо себя чувствует, и остается в коридоре. Лиз закутана в одеяло, а не в платье, которое я велела ей надеть. Ее соседки по комнате, Фрэнки, нет на верхнем ярусе.

– Почему ты не собралась? – спрашиваю. – И как же у вас тут жутко воняет…

– Слишком холодно, – отвечает Лиз, глядя на меня пустыми глазами, закутывается плотнее и щелкает выключателем обогревателя.

– Ты заболела?

У меня нет желания разбираться с ее проблемами. Вся эта внезапная потеря веса… Хотя не такая уж внезапная, если подумать. Но я не хочу об этом думать. Абсолютно. А она меня этим замучила. Посылала мне сообщения каждый раз, когда добивалась своих крошечных целей.

– Да, – отвечает Лиз. – Я ужасно устала.