Хрупкие создания

Это слово слишком… слишком жалкое для того, чтобы описать нас с Алеком. На этой огромной сцене я и так чувствую себя слишком маленькой. Хочу зарыться в одеяло и свернуться калачиком… где-нибудь не здесь, не в центре разворачивающейся передо мной истории. Здесь небезопасно. И его слова… слова Алека бьют по мне, как пули.

– Пришло время. Мы ведь давно с тобой… не особо ладим.

– Ладим?

– Этот год был странным. Пришло время. Даже Уилл заметил…

Внутри меня взрывается слепая ярость, и я выпаливаю:

– Да он в тебя влюблен.

В словах горечь. Очевидно, я растеряла всю свою сосредоточенность, потому что, как бы я ни ненавидела Уилла, я не хотела, чтобы Алек узнал. Особенно вот так. Мы с Уиллом больше не дружим как раз поэтому. Сложно свыкнуться с мыслью, что твой лучший друг влюблен в твоего парня и ожидает от тебя понимания. Он просил меня вести себя с Алеком не так… страстно, потому что ему это неприятно. До сих пор поверить не могу, что Уилл вообще такое сказал. А теперь он что – просит Алека со мной расстаться? Что он еще ему нарассказывал? А что еще расскажет?

– А что с Уиллом? – Алек словно бы и не слышал меня. Не слышал правды.

Я не считаю нужным рассказывать о том, что изменило наши с Уиллом отношения.

– Ты меня слышал.

Нас накрывает тишина.

– Не стоило его вообще в это втягивать, – говорит Алек. – Прошу, не говори такого о нем, хорошо? Он мой лучший друг. И ты тоже. Давай просто…. Давай просто забудем об этой части разговора.

Он выглядит так, словно сейчас заплачет. Алек слишком мягкий, Адель всегда это говорила. Но и это мне тоже в нем нравится: скрытая мягкость, которая на самом деле не так уж глубоко спрятана.

– Я хочу, чтобы наше общение не пострадало, пусть даже уровень наших отношений изменится. Просто я действительно думаю, что пришло время.

Но мы уже пострадали, Алек, ты разве не видишь? Что-то сломалось между нами. И уже никогда не будет как прежде.

Я не позволяю ему проводить меня до школы. Я направляюсь к Адель.

Она живет через одну улицу к западу от школы. Холод замораживает готовые излиться слезы. Я закидываю в рот две таблетки. Нужно позвонить своему поставщику, когда мама выделит мне недельные средства. Я стараюсь не отсвечивать.

Квартира Адель находится в приятном районе: в фойе там мраморные полы, есть настоящий коридорный и искусственные, но очень красивые растения. Здесь живут многие танцоры – обычно все вместе. Это место совсем не похоже на городской дом, в котором мы выросли, но Адель здесь нравится.

Консьерж впускает меня. Он видел меня здесь достаточное количество раз. А мою мать еще чаще. Поднимаюсь на лифте на седьмой этаж. Стучу поначалу несмело, а потом все громче и громче. Адель не любит внезапных гостей. Если бы можно было звонить по расписанию и репетировать разговоры, она была бы намного счастливее.

Дверь приоткрывается – совсем чуть-чуть. Сонные голубые глаза моей сестры непонимающе смотрят на меня. Ее густые светлые волосы идеально лежат на ее плечах, словно она вовсе не вылезла из постели пару секунд назад. Гибкие белые ноги – в идеальной первой позиции. Даже так, стоя ночью посреди прихожей, она выглядит как воплощение изящества и красоты. Идеальная балерина.

– Бетт? Что случилось? – Она не торопится впускать меня. – Уже поздно. Все спят.

Адель живет здесь с еще тремя танцорами из Американской балетной труппы.

– Можно войти? Еще даже одиннадцати нет.

– Завтра премьера «Щелкунчика». Или ты забыла? – Адель поднимает брови и чуть наклоняется вперед, совсем как мать, когда готовится рассмотреть меня под микроскопом своего осуждения.

Мысли о расставании с Алеком и потере роли феи Драже отвлекают меня от вещей, которые я должна бы помнить. Вроде дат новых премьер балетной труппы, частью которой я планирую стать в будущем. Я должна бы помнить и то, что Адель танцует в восьми балетах за сезон как прима, и потому она страшно устает и ей трудно сосредоточиться.

– У тебя зрачки расширены. – Она протягивает руку к моему карману. – Расслабляешься, значит?

Я отскакиваю. Я думала, что таблетки – это мой секрет.

– Что?

– Ты поняла, о чем я.

Я никогда не умела врать своей сестре.

– Я просто… это… так…

– Возвращайся в общагу. Прими горячий душ – чтоб кожа порозовела. Приходи в себя. А потом позвони. Завтра. – Она закрывает дверь прежде, чем я успеваю что-то ответить, и я снова остаюсь одна.

На следующий день мистер К. заканчивает репетицию пораньше, и если бы я была человеком, который посылает записки с благодарностью, он бы определенно получил одну от меня. Находиться рядом с Алеком было почти невыносимо. Но сейчас я сосредоточена на блестках. Только они имеют значение. Красные губы, подведенные сиреневым глаза, блестки на моих щеках, плечах, ключицах – всюду, куда будут смотреть.

– Ого, – выдыхает Элеанор, когда открывает дверь в нашу комнату. Я еще не выбрала платье и потому почти голая: на мне только каблуки, слой косметики и медальон.

– Давай уже одевайся. – Сегодня я тащу Элеанор оттянуться. Нужно отвлечься. Сегодня суббота, и все нормальные нью-йоркские шестнадцатилетние девушки гуляют.