Хрупкие создания

Путь вниз – жаркий и скользкий. Он опускает меня так, что я прижимаюсь к нему всем телом. Что-то пульсирует в позвоночнике, в животе, в груди… по всему телу. Я смущена. Если Алек дотронется до моей кожи, то сразу поймет, как сильно он меня возбуждает. Мы делаем подъем еще несколько раз, пока следы его пальцев не остаются на моей спине, кажется, навсегда. Я не показываю боли, когда Алек опускает меня в последний раз.

Я ниже его, и мне приходится запрокинуть голову. Тону в его взгляде. И, пока завороженно изучаю, как синий цвет радужки перетекает в зеленый вокруг ярко-черных зрачков, Алек дотрагивается до моего лица. Задерживает пальцы на щеке, скользит ими по шее, словно рисует на коже какие-то причудливые формы, оставляя за собой пылающий след.

Хочу, чтобы он поцеловал меня. Хочу узнать, каков он на вкус. Дотронуться до его языка.

Я отодвигаюсь от него, потому что за стеклом, оставляя на нем туманное дыхание, стоит Элеанор. Отхожу от Алека вовсе.

– Что такое? – Он поворачивает голову.

Элеанор исчезает в коридоре. Я ее не выдаю.

– А как же Бетт?

Он чешет в затылке и пожимает плечами. Я закусываю губу и чуть не прокусываю ее снова.

– Разве вы не вместе?

– Мы вечно то сходимся, то снова расходимся. Это почти ритуал. Заколдованный круг. Но сейчас, – он снова дотрагивается до моей щеки, – я хочу чего-то нового. Хочу тебя.

Выдерживаю его взгляд, и меня окатывает волна радостного предвкушения. Чувствую, что краснею, и надеюсь, что, говоря «новое», он имел в виду не кожу другого цвета, а то, что мы с Бетт такие разные по характеру.

Алек кладет руку мне на шею и накручивает мой локон на палец. Я стараюсь лишний раз не вздрогнуть – мне не хочется, чтобы он трогал мои волосы, они ведь наверняка липкие от лака. Да и сами по себе мои волосы слишком грубые, не такие нежные и шелковистые, как идеальные светлые волны Бетт.

– Я с ней поговорю. Скажу, что между нами все кончено. В последнее время у нас и так все разваливается.

Я скрываю торжествующую улыбку.

– И чем же мы с ней так отличаемся? Кроме очевидного? – Провожу рукой по своей темной коже.

– Я понял это, когда увидел, как ты помогаешь одной маленькой девочке с ее туфлями. Я наблюдал за тобой из студии «А».

– А, Селин. – Я помню ее, девочку, которая сражалась со своей первой парой пуантов и явно проигрывала.

– Ты опаздывала, но все равно помогла. – Алек заставляет меня краснеть. – Я тебе кое-что покажу.

Он тянет меня за собой, прочь из студии. Мы поднимаемся на одиннадцатый этаж, и Алек так и не объясняет, почему мы идем пешком, а не едем на лифте. Стараюсь дышать ровно. Я нервничаю, мы ведь так близко от моей комнаты. И комнаты Бетт, если уж на то пошло.

Мы проскальзываем в коридор. Комендантов не видно. Проходим мимо приоткрытых дверей и ванной – быстро, чтобы не заметили. Я стараюсь не рассмеяться. Стараюсь не попасться на глаза. Я почти никого не слышу – большинство сейчас в кафе, едят после репетиции. Мы проходим до самого конца коридора.

– Ты уже была в Свете? – тянет Алек.

– Где-где? – переспрашиваю я.

– Значит, не была.

Мы заходим в темный чулан в конце коридора. Я думала, тут просто еще одна кладовка. Алек делает вид, что пытается найти выключатель, и проводит рукой по моей шее и пучку.

– Алек, – предупреждаю я, но на самом деле не хочу, чтобы он останавливался.

Он щелкает выключателем. Все стены здесь увешаны фотографиями: Анна Павлова, Михаил Барышников, Марго Фонтейн, Рудольф Нуреев и еще много других. Вон цитаты из балетных сценариев. Фразы о танцах. Идеальные тела, идеальные ноги, идеальные костюмы. Выпускники балетной школы. Члены труппы. Реклама балетных туфель с примами. И повсюду белые лица – белые, как первый снег. Внезапно на меня накатывает тоска по дому и по тому чувству принадлежности, которое я там ощущала.

– Что это за место?

– Джун тебе не рассказала? Оно было здесь с открытия школы. Никто не знает, с чего все началось и кто был первым.

Конечно, Джун мне ничего не рассказала. Она вообще со мной почти не говорит. Я пытаюсь до нее достучаться, но тщетно.

Алек рассказывает мне подробности о Свете, пока я веду пальцами по стенам, изучая фразы и фотографии. Вдруг я замечаю свое имя, встаю на цыпочки, но прочесть никак не получается.

– Алек…

Я чувствую, как его бедра прижимаются к моим. Мне становится жарко. Между нами не остается и пары сантиметров. Он протягивает руку, достает записку, читает, а потом комкает ее. Алек хочет бросить ее на пол, но я перехватываю его за запястье.

– Не стоило приводить тебя сюда, – бормочет Алек. – Так и знал, что они опять…

Разворачиваю бумажку и вчитываюсь. «Джиджи стоит чаще оглядываться». Провожу пальцами по словам. Злюсь.

– Еще что-нибудь видишь?

Он указывает на фотографию слева. На ней я делаю с Анри растяжку той ночью в подвальной студии. Срываю фото.

– Поверить не могу, – выплевываю. – Он просто помогал мне с растяжкой. Мы вообще тогда случайно встретились.

Я почти дымлюсь от гнева. Надеюсь, по мне незаметно.

– Он тебе нравится?

– Кто, Анри?

– Да.

– Нет. – Хочу добавить, что мне нравится Алек, но молчу.