Хрупкие создания

Делаю что велено. Движения мои отработаны до автоматизма: это повторяется каждую неделю уже в течение десяти лет. Складываю руки в почти молитвенном жесте. Задерживаю дыхание. Живот урчит. Медсестра выглядит озабоченной. Смотрит на схему, на которой отмечены изменения моего веса, роста и души, решает, достойна ли я остаться в этих стенах.

– Почти пятьдесят, – повторяет она и выдыхает с облегчением – но и с нотками страха, сомнения и, да, удовлетворения. – Нехорошо, И Джун.

– Знаю. – Я не говорю ей, что моей целью было преодолеть нижнюю планку.

Спускаюсь на пол, как хорошая девочка, сажусь и молюсь, молюсь, молюсь, чтобы эти змеи сегодня не притронулись к моему телу. Они сдадут меня с потрохами.

Конни щупает мускулы на моих ногах. Я морщусь и представляю, что она сейчас обвинит мои ноги в недостаточной упругости и излишней худобе, и руки тоже. Для балета нельзя быть настолько тонкой – однажды я просто упаду, неспособная поддержать собственный вес. И я не могу этого допустить. Только не сейчас, когда я почти добилась успеха. Когда мать грозится забрать меня из балета.

– Знаю, что я не должна тебе об этом напоминать, – произносит медсестра покровительственным тоном. – Но постарайся есть больше. Скажи, что ты ела на завтрак и на обед?

Правды не говорю. Вместо этого от моих зубов отскакивает:

– Половину грейпфрута, чашку обезжиренного йогурта со свежей вишней, два банана, салат с тунцом, кофе со сливками.

Говоря это, я почти верю, что кофеин и калории вовсе не воображаемые.

Она снова смотрит на графики. И не верит мне.

– Вчера вечером тебя не было в кафетерии. Подписи на листе нет.

Графики смотрят злобно, обвиняюще. Эти подписи на листочках – совсем как в тюрьме.

– Что ты ела на ужин?

– Мама привозила мне бачу гук. – Я мило улыбаюсь, зная, что иностранное слово ее отпугнет. – Я так много трудилась, вы же знаете, я дублерша феи Драже.

Медсестра улыбается в ответ, но я знаю, что она все равно сомневается. Пусть лучше следит за девчонками вроде Лиз. Это она постоянно недоедает. Хочу напомнить ей об этом, но ведь так я буду выглядеть еще подозрительней. Она тянется к метру. Пульс бьется у меня в ушах. Змеи спускаются.

– Что ж, – говорит она. – Хотелось бы, чтобы через две недели ты весила пятьдесят один. И чтобы ты спускалась в кафетерий каждый вечер. Я буду наблюдать за тобой лично, и все остальные тоже будут об этом информированы и проследят, чтобы ты ела как следует. – Ее голос превращается в лед. – И Джун, ты ведь знаешь, как это серьезно. Тебе уже шестнадцать. И тебе известны правила. Одна ошибка – и ты вылетишь отсюда. Второго шанса не будет.

Я изо всех сил стараюсь сохранять милую улыбку, но это сложно. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Конни не на моей стороне. Не на нашей, ученической стороне. Она обо всем расскажет, и тогда нас отправят домой. Она позвонит советнику и мистеру К. Медсестра Конни не понимает, что значит быть танцовщицей. Сколько всего мы приносим в жертву каждый день. И она знает, что мистер К. с легкостью меня отпустит. Что я – ничто. Меня можно заменить. Девочек в балете пруд пруди. Это мальчиков мало, и с ними обращаются как с принцами. А еще одну девочку найти легко.

– Конечно. – Я беру сумку. – Знаю. Пятьдесят один. На следующей неделе.

– Пятьдесят один, – повторяет Конни. – А если не сможешь, то назначим тебе рентген, посмотрим на плотность костей.

– Не нужно, – говорю я, и улыбка соскальзывает с моего лица.

– Так мы точно узнаем, чего тебе не хватает. Рентген покажет то, что не показывают мои весы.

Я закусываю щеку. Не знаю, что делать. Что сказать? Или повернуться и уйти? Наорать на нее? Заплакать?

В прошлом году одной из девочек шестой группы назначили рентген, и он выдал все ее секреты: как мало она ела, что у нее больше не было месячных, через какую боль она танцевала, чтобы только остаться здесь. Они послали ее домой. В Техас.

– Спрошу, пожалуй, у мамы, – бормочу.

– Не нужно. У нас есть ее согласие. Этого достаточно, чтобы провести одну процедуру, если нужно. Я забочусь обо всех танцорах, делаю все ради их блага. Слежу, чтобы они оставались сильными и здоровыми.

Я стараюсь не дышать слишком громко. Хочу назвать ее лгуньей.

– О, и ведь ты живешь с Джиджи? – спрашивает она так, словно только что говорила вовсе не о вещах, способных разрушить мою карьеру.

– Да, – отвечаю резче, чем планировала. Не хочу быть соседкой Джиджи. Я была здесь раньше нее. Она должна жить с другой Джун. Той, которая была в школе десять лет назад.

– Ты сейчас в комнату?

– Да, – осторожничаю.

– Попроси Джиджи спуститься сюда. Если она наверху, конечно. У меня для нее кое-что есть. – Она кладет руку на стопку конвертов. На одном из них имя Джиджи.

– Хорошо, – отвечаю я.

Медсестра Конни исчезает в офисе, даже не попрощавшись. Со мной она закончила. Я вытягиваю конверт из общей стопки. Здесь их так много, что она не хватится одного. Подумает, что положила его в другое место, и напечатает еще одну копию или типа того.