Хрупкое восхождение (ЛП)

— Прости, — еле слышно прошептала она и смущенно отвернулась. Ее руки были сухими, но кончики пальцев морщились так, словно долгое время были погружены в воду. Гермиона огляделась и заметила, что небо окрасилось в алый под последними лучами закатного солнца. Прошли часы.

— Прости, — повторила она и сжала губы, стараясь удержать слезы разочарования.

Драко молчал. Только смотрел на нее с печальным, задумчивым выражением лица.

— Я тут подумала… — поспешила она заполнить тишину слегка хрипловатым голосом, — комната в Косом Переулке — лучший вариант. Не знаю, почему мы здесь, вряд ли этот котедж можно назвать для тебя комфортным. В Косом Переулке ты легко сможешь перемещаться, куда захочешь, и перестанешь беспокоиться… Да и вообще я не буду, ну… Сразу нужно было попросить Гарри, просто я не ожидала, что получится…

Голос подвел ее, и Гермиона всхлипнула. Затем вскочила.

— Гарри подобрал для тебя парочку вариантов. — Она порылась в бумагах на своем столе и собрала стопку буклетов с предложениями аренды в Косом Переулке: — Вот. Просмотри их, выбери что-нибудь. Аппарируешь с моей помощью. Гринготтс уже закрыт, но я подкину денег на пару дней. Захочешь вернуть — можешь послать совой или банковским переводом, просто напомни потом, чтобы я дала тебе номер своего счета.

Она бросила стопку рекламок на кофейный столик, развернулась и ринулась вон из комнаты. Схватила с крючка в прихожей тяжелый шерстяной свитер, распахнула дверь и зашагала прочь от коттеджа, на пляж.

Чуть не обмочив ноги волной, Гермиона остановилась и принялась бесцельно разглядывать мусор, выброшенный на берег океаном. Сломанные ракушки, коряги, сухие пучки водорослей тут и там. Она повернулась волнам, разбивающимся о берег, и прижала пальцы ко рту, чтобы не закричать. По щекам текли слезы.

Губы Драко на ее губах приволокли все тщательно похороненные чувства назад и обрушили на нее, словно волна на берег. Разбили вдребезги всю ложь, которую она повторяла себе.

Ложь о том, что ей нужно увидеть его один раз, убедиться, что он в порядке, и все.

Но ее приступы не были спровоцированы одним лишь беспокойством — Гермиона скучала по нему, отчаянно скучала. И не понимала, как остро жаждет его, пока не почувствовала его прикосновение. А затем, поцеловав, в полной мере ощутила болезненную привязанность к нему, которой она нескончаемо горела.

А она думала, что сможет запереть эти чувства на замок и забыть о них.

Гермиона вспомнила, как ощущались ласка его ладоней, мягкость губ. Теплые объятия. И в тот момент — в тот восхитительный момент — она почувствовала, что снова жива.

Она забыла уже, каково это: чувствовать, что ты жива.

Всего на секунду — а затем жестокая реальность обрушилась на нее.

Он целовал ее только потому, что Гермиона снова застыла, чтобы привести в чувство. Что-то оборвалось внутри, когда она вывернулась из его объятий. Он не сделал попытки удержать ее, и в тот миг Гермиону настигло понимание, что дыра, раздираемая в ней когтями, была болью его отсутствия.

Словно много месяцев назад их сердца слились воедино. И когда Драко покинул ее, его словно вырвали из ее груди.

И с тех пор она истекала кровью.

Гермиона смахнула непрошеные слезы и двинулась вдоль линии берега.

Что же такое существовало между ними? “Лютая хрень”, как он выразился. Так бесповоротно привязавшая их друг к другу.

Любовного зелья больше не существовало, Гермиона была уверена. Она ощутила, как противоядие разрушило ту наркотическую преданность — бесконечное, непреодолимое принуждение сделать все, что угодно, чтобы защитить Драко. Прошла отчаянная одержимость, которая заставляла ее предавать и убивать друзей, пока разум разрывался на куски от ужаса вины. Противоядие справилось.

Но когда ее сознание наконец обрело контроль, ее отношение к Драко Малфою не изменилось.

Любовное зелье не ослепляло, не внушало ей, что Драко идеален. А просто вынуждало любить его в точности такого, каким он и был. Вынуждало даже умереть за него — костьми лечь ради его благополучия.

В дни, когда Драко ехидничал или злорадствовал. В дни, когда постепенно его охватывали вина и беспокойство. В дни, когда он медленно открывался ей, становился уязвимым и глубоко привязанным. И в последние дни — когда его переполняло любование ею.

Она была свидетелем этой перемены: сначала тотальное игнорирование, а в конце зеркальное отображение ее заботы о нем.

И когда любовное зелье исчезло, а Гермиона смогла проанализировать произошедшее, она обнаружила, что по-настоящему полюбила его. Не с безумной собачьей преданностью, а с радостью от самого факта его существования.

Это откровение никому не пришлось по душе.

Стокгольмский синдром — следствие любовного зелья. Еще один факт в ее коллекцию признаков психического расстройства. Не реальное чувство.

Определенно, не реальное.

Они продолжили поить ее противоядием. Бесполезно, Гермиона была неуклонна.