По свидетельству питерского «стиляги» писателя Олега Яцкевича, «пуританства не было никакого, просто условия ужасающие…». Первый эротический опыт проходил в комнате коммуналки: «Мамы не было – уехала куда-то к родственникам. Брат на занятиях. Но все время заглядывали соседи, звали к телефону». Тот же Яцкевич вспоминал, что любовные практики осваивались и на лестницах старых городских домов с большими подоконниками и межквартирными площадками. Здесь все и проделывали, предварительно вывернув лампочки, чтобы соседи пользовались парадным входом и не мешали бурной половой жизни подрастающего поколения. В такой обстановке использование кратковременно действующих женских контрацептивов (пасты, мази, свечи, спринцевание) становилось проблематичным. Возможно, отчасти и о проблемах предохранения в сложных бытовых условиях писал искусствовед Герман: «Коммунальные квартиры, бездомность и бесприютность придавали течению серьезных и несерьезных романов нечистую поспешность».
Отсутствие нормального жилья превращало даже относительно стабильные добрачные отношения вполне взрослых людей в эротические приключения с постоянным поиском мест для встреч. Ситуацию недвусмысленно изобразил оттепельный кинематограф, в частности фильм «Девять дней одного года» (1961) режиссера Михаила Ромма. Кинолента рассказывала о молодых ученых-физиках, в то время самой прогрессивной части советского общества. В кинокартине спокойно, правда, иносказательно обсуждаются проблемы интимности. Главный женский персонаж, физик Леля (актриса Татьяна Лаврова), с явным раздражением рассказывает о местах своих встреч с любимым человеком: «Я устала от того, что это тянется шесть лет. От того, что за все эти годы он был в Москве четыре… нет, пять раз. Гостиница „Украина“…, „Турист“… А то еще комната подруги, которая ушла в кино…» Следует заметить, что влюбленным в определенной мере повезло. Физик Гусев (артист Алексей Баталов) приезжал в Москву в командировки. Ему полагалось официальное место в гостинице, возможно, даже номер на одного человека, а следовательно, право днем пригласить к себе гостя (гостью). Людей с постоянной пропиской в гостиницы своих городов не пускали, и это очень осложняло интимные практики. Кон вспоминал: «В конце 50-х гг. на партийном собрании философского факультета… слушали персональное дело тридцатилетнего студента, который в пьяном виде привел в общежитие проститутку и расположился с ней в коридоре у дверей соседней комнаты. Разумеется, мужику объявили выговор. А между собой преподаватели говорили: „Ну, а что ему делать? Пятилетнее половое воздержание в его возрасте затруднительно и вредно. В гостиницу не попадешь. В парке холодно, да и милиция. Единственный способ не нарушать норм советского права и коммунистической морали – заниматься мастурбацией“. Но публично это сказать, даже в шутку, было нельзя».
Люди, конечно же, видели связь между качеством интимной жизни и «квартирным вопросом». Однако публично посмеиваться на эту тему пока не решались. При фронтальном просмотре журнала «Крокодил» за 1952–1967 годы не удалось обнаружить ни фельетонов, ни карикатур, посвященных «половому вопросу». Встречались, правда, шутки о слишком старых мужьях молодых прелестниц и о странностях процедуры развода – в частности, о всем надоевших обязательных объявлениях в газетах о расторжении брака. Как знак робких перемен и попытку критики ханжества можно лишь отметить карикатуру-диптих художника Льва Самойлова. Он изобразил своеобразный учительский «аврал» перед культпоходом в театр. На первом рисунке изображалось заседание педсовета. Директор сообщал коллегам: «Завтра десятиклассники идут в театр. Примем меры предосторожности!» Меры предосторожности заключались в переименовании пьес, которые будут смотреть старшеклассники. На втором рисунке педагоги спешно меняли на афишах слово «любовь» на не слишком точные синонимы – «дружба» и «уважение»: «Коварство и любовь» («Коварство и уважение»), «Любовь Яровая» («Друг Яровая»), «Любовь к трем апельсинам» («Уважение к трем апельсинам»), «Любовь с первого взгляда» («Дружба с первого взгляда»).