Хрущевка. Советское и несоветское в пространстве повседневности

В середине 1950-х годов даже во властном дискурсе произошло разделение медицинского и социального аспектов оценки операции по предотвращению беременности. В 1956 году на Всесоюзном совещании актива медицинских работников та самая «Коняга», тогдашний реальный министр здравоохранения СССР, главный инициатор отмены запрета на аборты, обратила особое внимание на медико-гигиеническую пропаганду противозачаточных средств как способ борьбы с абортами. Конечно, это был знак свободы. Но решить бытовой аспект проблемы контрацепции оказалось непросто. Непросвещенность населения в вопросах регулирования рождаемости требовала решительных мер. Справедливости ради следует сказать, что они принимались. В 1959 году в «Краткой энциклопедии домашнего хозяйства» отмечалось: «Если беременность противопоказана по состоянию здоровья или нежелательна по тем или иным причинам, то, чтобы не прибегать к абортам, следует предупреждать зачатие. Для выбора противозачаточного средства следует обратиться к врачу». В женских консультациях предусматривалось введение специальных картотек по учету эффективности применяемых противозачаточных средств. Женщинам, пользующимся контрацептивами, настойчиво рекомендовали находиться под наблюдением специалистов. Советские медики отдавали предпочтение традиционным видам предохранения – мужским и женским протекторам. Одновременно фармацевтическая промышленность предлагала населению и такие средства регулирования рождаемости, как грамицидиновая паста, метаксил гидрохинон, алкацептин и др. Но эти препараты были сложны в применении, особенно если места сна и прокреации не выглядели должным образом интимизированными, а санитарно-гигиенические локусы являлись в прямом смысле «местами общего пользования». Выходом могли стать таблетированные гормональные контрацептивы. Первый оральный препарат для предупреждения беременности – эновид – появился в США в 1960 году. Примерно тогда же в СССР в качестве «пилотного» варианта разработали средство оновлар, аналог западного контрацептива ановлара. Однако советские гинекологи в то время считали гормональные средства хотя и эффективными, но далеко не безвредными. Справедливости ради следует отметить, что в Западной Европе гормональная контрацепция внедрялась тоже неспешно. Западногерманские гинекологи до начала 1970-х годов прописывали противозачаточные таблетки лишь семейным парам, уже имевшим детей. Но, как и в случае с абортами, материально обеспеченные немки и немцы могли съездить за вожделенными таблетками «для любви» в соседние европейские страны. У среднестатистической советской женщины такой возможности не было.

Малокомфортное жилье осложняло частную жизнь советских горожан. Странно развивалась детская и подростковая приватность, в пространстве которой формировалась искаженная модель сексуальности. Высокообразованные мемуаристы, например искусствовед Михаил Герман, чья юность пришлась на середину 1950-х годов, писал об этом феномене в деликатной форме: «Странной жизнью жил я… с мамой и теткой, втроем в одной комнате (проходной, соседи попадали из кухни к себе через тамбур, отгороженный занавеской); я мечтал только о собственном жилье, об уединении». Более жестко высказываются об «эротической» атмосфере тесных жилищ респонденты социологических опросов начала XXI века. Женщина 1946 года рождения информировала своих интервьюеров: «Я… с раннего детства много времени проводила на улице, играя с детьми разного возраста из разных семей. Из-за плохих жилищных условий, не очень высокого материального и культурного уровня этих семей дети рано были осведомлены о половых отношениях и в меру своего понимания делились своими знаниями с более младшими детьми». Сексолог Кон, юноша из советской послевоенной коммуналки, утверждал: «Когда позже я писал, что самым страшным фактором советской сексуальности было отсутствие места, я знал это не понаслышке».

Жилищные условия вынуждали самостоятельно конструировать своеобразные локусы интимности в коммунальном быту. У Иосифа Бродского и его ближайшего окружения «не было своих комнат, чтобы заманивать туда девушку, и у девушек не было комнат. Романы… были по преимуществу романы пешеходные и романы бесед…». Как и большинство его современников, поэт, «когда и количество книг, и потребность в уединении драматически возросли», выделил в общей с родителями комнате в коммуналке свое спальное пространство с помощью книжных полок и шкафа. Локус получил название «закуток». Друзья проникали сюда, не тревожа родственников будущего нобелевского лауреата. А чтобы скрыть сексуальный подтекст некоторых визитов, хозяин часто заводил проигрыватель. По традициям «интеллектуального интима» 1960-х годов звучала музыка Иоганна Себастьяна Баха.