Хрущевка. Советское и несоветское в пространстве повседневности

Запрет на искусственное прерывание беременности продолжал действовать в СССР и после Великой Отечественной войны. И в этом смысле советских женщин «уравняли в правах» с западноевропейскими. В Европе до конца 1970-х годов репродуктивность по-прежнему регулировалась государством – аборты были табуированы. В Восточной Германии операцию по искусственному выкидышу легализовали в 1972 году. Западные немки под лозунгом «Мой живот принадлежит мне» добились разрешения абортов в 1976 году. За год до этого во Франции власти наконец отреагировали на призыв феминисток «Мое тело – мое дело». До 1975 года даже счастливые обладательницы отдельного жилья, но принадлежавшие к малообеспеченным слоям населения, в случае нежелательной беременности прибегали к услугам подпольных абортмахеров. Об этом, в частности, писала в середине 1960-х годов Франсуаза Саган. Люсиль, героиня романа «Сигнал к капитуляции» (1965), живет с любимым, но весьма небогатым мужчиной в его маленькой квартирке, где спальня немногим больше кухни. Идиллия рушится, когда обнаруживается, что Люсиль беременна и явно не готова стать матерью. Аборты во Франции запрещены. Героиня оказывается перед нелегким выбором: «Презрительное выражение, похоже, никогда не сходило с плоской, некрасивой физиономии лекаря-недоучки. Не совсем ясно было, относится ли оно к нему самому или к женщинам, которым он помогает „избавиться от неприятности“. Он занимался этим уже два года и ценил свои услуги недорого – восемьдесят тысяч франков. Но оперировал на дому у клиенток и без анестезии. Случись осложнение, обращаться не к нему. Прийти он должен был завтра вечером… У Люсили был еще адрес врача в Швейцарии, под Лозанной. Но у того операция стоила двести тысяч плюс дорога. Это совершенно нереально… Это – для избранных. Клиника, медсестры, обезболивание – все это не для нее. Она пойдет под нож к мяснику, авось как-нибудь выкарабкается». В общем, француженки в сложной ситуации с полным правом могли говорить: «Заграница нам поможет, но за приличные деньги». Впечатляюще выглядят подробности описания подпольного аборта и в мемуарной повести «Событие» французской писательницы Анни Эрно, лауреата Нобелевской премии по литературе 2022 года. Так что, несмотря на появление у значительной части европейцев отдельных спален в «доступном жилье», развитие «сексуальной революции» тормозилось из-за отсутствия должной правовой базы, а конкретнее, гуманного абортного законодательства. В СССР ситуация развивалась по иному сценарию.

Хроническая нехватка жилья в советских городах усилилась разрушениями Великой Отечественной войны. Интимизированные пространства для сна и любви по-прежнему были редкостью даже в домах новой постройки – и одновременно признаком принадлежности людей к советским элитам. Даниил Гранин в романе «Искатели» (1954) с легкой иронией пишет о спальне в квартире чиновника от науки Виктора Потапенко: «Солнце забиралось в спальню с утра. Сперва оно захватывало тот край подоконника, где стоял столетник. Потом лучи вспыхивали радугой среди туалетных флаконов, ползли по стене, двигались к картине… Из детской доносился приглушенный шум – это Клава [няня] торопила Наденьку одеваться и уводила в детскую группу. Лиза оставалась одна… Солнце подступало все ближе к кровати. Косая тень изголовья тянулась через ковер… Лиза ждала, когда солнечный квадрат окна вползет к ней на подушку. Она могла лежать хоть до вечера». Так выглядела вполне буржуазная роскошь в духе канонов сталинского гламура. Одновременно в книге есть и описание обыденной жизни в коммуналке семьи Марины, возлюбленной главного героя Андрея Лобанова. Семья из четырех человек обитает в одном помещении: «Это была большая, в два окна комната; несколько кроватей отгорожены ширмами…» Здесь происходило все и сразу. Отец семейства брился, разложив на подоконнике приборы для традиционной мужской процедуры: зеркало, стаканчик для приготовления мыльной пены, помазок и бритвенный станок. Младший сын за общим (обеденным) столом делал уроки. Хозяйка дома наводила порядок в буфете, а Марина перебирала ягоды для варенья. В общем, об интимизации пространства рассуждать не приходилось.