Хрущевка. Советское и несоветское в пространстве повседневности

Однако вторжение в чужие спальни и возлежание на чужих кроватях на самом деле не гарантировали поголовного овладения привычкой обособления места сна. Уже осенью 1924 года центральные регламентирующие органы партии большевиков охарактеризовали появление большого количества мебели в жилищах коммунистов как проявление «социальной болезни». Она получила название «хозобрастание» и могла стать причиной дисциплинарного взыскания, вплоть до исключения из партийных рядов. Викентий Вересаев, блестящий бытописатель эпохи 1920-х годов, не случайно вставил в роман «Сестры» (1928–1931) сюжет, связанный с осуждением тяги коммунистов и комсомольцев к бытовой роскоши: «Большая комната. Все в ней блестело чистотою и уютом. Никелированная полутораспальная кровать с медными шишечками, голубое атласное одеяло; зеркальный шкаф с великолепным зеркалом в человеческий рост…» Все это не импонировало активистке – гостье комсомольского вожака: «Что это у тебя за мебельный магазин? <..> Кокотки комната, а не комсомольца. <..> Говорить нам с тобой не о чем. Надо с тобой бороться как с классовым врагом!»

В середине 1930-х годов виток политических репрессий практически уничтожил тех, кто в годы «жилищного передела» приобщился к «альковным практикам жизни буржуазии». К этому же времени политика «уплотнения», менявшаяся в контексте колебания общего политического курса, привела к тому, что подавляющее большинство городского населения в СССР проживало в коммунальных квартирах и, как правило, в стесненных условиях. Небольшие помещения не способствовали созданию индивидуальных мест для сна. Типичную картину можно найти в воспоминаниях современников эпохи расцвета коммуналок: «И вот мы четверо, с ребеночком, няней – в одиннадцатиметровой комнате… Няня стелется на ночь в коридорчике на полу». Еще более ущемленными чувствовали себя люди, в недавнем прошлом имевшие вполне приличное, соответствовавшее их социальному статусу жилье. Пантелеймон Романов с документальной точностью описал эту ситуацию в книге «Товарищ Кисляков» (1928–1930). Бывший инженер Ипполит Кисляков на рубеже 1920–1930-х годов оказывается в огромной московской коммуналке, в одной комнате с женой и теткой. Новая жилплощадь «…совмещала в себе решительно все, что потребно человеку, – столовую, гостиную, кабинет, библиотеку, спальню, кухню, переднюю и даже иногда дровяной сарай. Посредине стоял стол… Против него около одной стены – диван турецкий с недружно стоящими подушками-спинками… Около другой стены – кровать Елены Викторовны (жены главного героя. – Н. Л.) и в углу по той же стене – кровать тетки, всегда закрытая ширмой». Неудивительно, что в такой обстановке нарастал конфликт между супругами: представить их интимные отношения довольно сложно. Через некоторое время супруга Кислякова «поселила у себя приехавшую из провинции свою племянницу». Комната приобрела «вид лазарета для выздоравливающих: около всех четырех стен стояли кровати». Хозяину предназначалась «старая узенькая походная постель».

Характерная черта повседневности коммуналок – обнаженность личного и сокровенного. И конечно, в рамках этой субкультуры не было места для обособления спальни как некоего знака устойчивости частной жизни и семьи. Но в конце 1930-х годов власть уже не собиралась разрушать традиционный брак. Более того, если в конце 1920-х годов советские философы утверждали, что «социализм несет с собой отмирание семьи», то через 10 лет они же объявляли традиционную семью базовой ячейкой нового общества, которая будет существовать и при коммунизме. Такой устойчивой ячейке требовалось и соответствующее пространство для существования. Неудивительно, что в немногочисленных довоенных сталинках, в случае заселения их семьями социально ценных для власти людей, уже существовали специальные комнаты для сна. Однако подавляющему числу горожан такие удобства оказались просто недоступны. На семейный комфорт для всех не хватало материальных средств, но зато появились способы принуждения, которые якобы могли укрепить брачно-семейную жизнь. Главным из них было правительственное постановление 1936 года о запрете абортов. Так в СССР фактически ввели жесткий контроль над частной жизнью людей: в первую очередь тех, кто был лишен нормального жилья.