Хрущевка

Парализующий шок захватил моё тело, сковал руки с ногами и заставил забыть напрочь о работе. Не помню, как я оказался на улице и как мясо Вазгена исчезло из моих рук. В груди что-то сжималось, глаза почти не моргали, я не мог даже сжать кулаки и вытереть пот со лба. Задрав голову наверх, я увидел скол, откуда сосулька и упала. Диаметр был большой, размером с шину мотоцикла. Сердце стучало со скоростью автоматной очереди, дышал я очень прерывисто, городской шум заглушался, а на его место пришла пустота. Я даже был не в состоянии думать. Раз – и я уже сидел на бордюре, прижимая колени к ушам. Я снял шапку, и несколько рыжих локонов волос упали мне на глаза. Мир ускользал от меня: я не слышал, не видел и даже не чувствовал. Все мысли были только о гигантской сосульке, в одно мгновение оставившей вмятину на машине. Упавшая сосулька будто снова стала падать. Мне казалось, что тяжелым стержнем она встала посреди моего горла, давила и не давала дышать. Я слышал своё сердцебиение, какое оно быстрое, не чувствовал ничего, глаза мои смотрели в пустоту – я полностью погрузился в себя. Если бы я вышел парой секунд позже…

Краем глаза я заметил, как Вазген бежит в мою сторону, махая руками.

– Ты почему так долго, слушай? Почему ящики не…

Мне не надо было объяснять, что произошло. Вазген посмотрел на свою машину и с криками стал ругаться. Какие только слова я не слышал, когда он зашёл внутрь машины, чтобы оценить ущерб. Из-за серой двери вышла женщина, лет за сорок, в халате, тапках и бигудях, одетая как типичная советская домохозяйка – и давай кричать на весь двор:

– Чё ты разорался, морда усатая?

– Возвращайся на кухню, женщина, и не мешай мне!

– Я сейчас милицию вызову, хам!

Рука, нащупав сердце, поймала пульс. Замедляется. Мои ноги слегка подкосились и задрожали, когда вставал. Схватившись за лавочку и выпрямившись, я медленно перебирал ногами, в ужасе шарахаясь от машины, затем подошёл к Вазгену и похлопал его по плечу.

– Эта сосулька только что чуть на меня не упала, так что…

– Слушай, просто донеси ящики и иди куда хочешь! Не мешай мне.

– Как тебе не стыдно! – голос у бабки был мерзкий, каркающий и хриплый, но звонкий. – Старый чурбан, у тебя мальчик чуть голову не сломал, а ты плачешь по своей развалюхе. Бессовестный! Скорая бы и за час сюда не приехала, а ты…

– Сама ты развалюха, а это – фамильная машина моего отца! Да что ты понимаешь, кухарка! Я ещё в 83-м…

Дослушивать, кто кого посылает – пустая трата времени, так что я развернулся и пошёл к ящикам. Сделав глубокий вдох, снова нагнулся и поднял их. Прогнать мысли о потенциальной смерти было тяжелее, чем нести эти ящики через дворы. Как можно думать о чём-то другом, когда ты мог даже не думать о своей кончине, а просто валяться с пробитой головой в луже крови? Скорая бы меня увезла в городской морг. Может, Матвей похоронил бы, а затем… А что затем? Что я смог оставить за свою короткую жизнь? А жил ли я вообще той жизнью, которой хотел жить? Стоило ли оно того? Чем больше я задавался этими вопросами, тем тяжелее мне становилось на душе из-за их ответов. Слово “бессмысленно” в моей голове звучало пугающе часто. Вскоре я снова оказался на рынке. Солнце было уже не так высоко, плавно опускаясь всё ниже и ниже. Тент ларька был закрыт, а на прилавке – надпись: перерыв 15 минут. Откинув тент и пройдя под ним, я поставил ящики на стол, немного пришёл в себя и ушёл.

Когда я успокоился, мне стало легче. Ноги несли меня в неизвестном направлении, головы я не поднимал. Шок всё ещё держал меня в коконе, но я продолжал думать о своей несбывшейся смерти. Подумать только, я так ни разу не сделал того, что могло бы меня порадовать. У меня даже не было цели в жизни, я просто… плыл по течению изо дня в день. Существовал. Когда я в последний раз чувствовал себя счастливым, радовался или хотя бы улыбался? Вдруг ворона широко взмахнула крыльями, и большое чёрное пятно напугало меня. Кажется, карманы были легче, чем обычно. Я тщательно обыскал каждый карман, после чего понял: ключи не взял. Это плохо, ведь Матвей будет только вечером. У него на работе постоянно ошибаются с поставками, отчего он частенько приходит на час или два позже. Проверил заряд на своём сотовом. Приучить бы себя ставить телефон на зарядку, когда ложусь спать. На моё счастье, на углу перекрёстка в стеклянной будке стоял маленький чёрный телефон. Диск с цифрами был пластиковый, трубка висела на проводе, а слева – монетоприёмник. В карманах всегда была пара монет, которых как раз хватило на один звонок. Советская вертушка была такой же, какая стояла у меня дома в Перми, разве что здесь телефон приклеен к стене, а не стоит на маленькой тумбе. Пошли гудки, ждал я недолго.

– А? – сонно спросил знакомый голос

– Палыч, а позови Матвея?

– Кого?

Глаза сами собой закатились.

– Полянский. Полянский Матвей Андреевич, 84-го года рождения, работает у вас на стройке…

Не знаю, услышал ли он моё недовольство, но прозвучало непонятное ворчание.

– Жди, малой. Ща позову…