Хрущёвка

–На выходе из больницы, я понял лишь одно… Что смысл жизни напрочь потерян. В былые годы я работал, жил и не тужил, и о вечном бытие, думать не приходилось. Но стоило мне задуматься, как жизнь моя запела иначе. Я стал жутким лентяем. На работе меня терпели за былые заслуги, но терпение, как и много другое не вечно. Чаша рано или поздно выльется в гнев. Объявился новый начальник, и цацкаться со мной он не стал. В первый же месяц меня на улицу выставил. И что мне оставалось делать!? Правильно, сводить концы с концами и жить впроголодь. И поскольку смысл жизни утрачен, то искать новую работу, причин я не находил. В один из морозных дней, я поднявшись с кровати, напялил шерстяные валенки и почапал на вокзал.– он выдержал многозначительную паузу.– Побираться. Частную практику я с концами забросил и в скором времени отдал гараж первому встречному. Нанялся чернорабочим на склад и от зари до зари горбатился в поте лица, получая при этом сущие копейки. Первое время я жил в старой квартире и вскоре разменял её по доброте душевной на затхлую однушку. Но ты не подумай обо мне дурно… Квартиру, я отдал многодетной семье, а сам переехал в их скромное обиталище. Годы шли, а я всё не молодел, стальная хватка ослабла, и главное, что друзья мои из высшего общества меня сторонились. Лишь коллега по работе, время от времени навещал меня, да с голоду не давал мне помереть. Но вскоре и он, мой старый друг, оставил меня помирать в одиночестве. И что ни говори, а ручной труд самый честный. Но кому нынче из людей твоя честность вшивая сдалась? Им мозговитых ребят подавай, а на простых работяг вроде меня, им нет дела. И главное, что смотрят они на трудяг с толикой явного презрения. Будто мы им вовсе не ровня… Низшая ступень эволюции. И как-то раз, один хитромордый начальник, без зазрения совести удержал выплате рабочим на целый месяц! И тогда я решил, что с меня хватит! И опять же, чернорабочий на складах звучит отнюдь неблагородно, а в моём случае, так вовсе унизительно. Месяц, я в буквальном смысле этого слова не покидал квартиру, вёл оседлый образ скверной жизни, дрых на диване и в запой читал книги. Но одними книжками желудок не прокормишь, а жаль… Я ощутил над собой потребность в пище, запасы же мои источились до основания, в холодильнике мышь бледная повесилась и даже простая буханка ржаного хлеба мне теперь не по карману. Утром я ушёл побираться на вокзал, и домой с тех пор не возвращался. Будучи отшельником, я бродил по холодному городу и дотошно изучал местный колорит. Изредка пускался в рассуждения…

–А в доме ты как очутился!?

–В дом я через улицу проник – увидал в стене продух, свернулся клубочком, и словно червь, юрко втиснулся в оконное отверстие. Я в подвале жить не собираюсь, лишь пару ночей перекантуюсь и той же дорогой умыкну восвояси. Сам прекрасно знаешь, что за холода страшные нынче город настигли, собаку во двор не выгонишь, она в квартиру всё просится, да скулит бедолага. На днях, кстати, видел у прохожего изморозь на лице, ужас до чего зимы морозные.

–Раз такое дело, то будьте добры, свет в подвале включить. Темно здесь, хоть глаз выколи.

–Сейчас всё будет. Только встану.– скрипя пружинами старик встал с кровати и ладонью нащупал выключатель. Раздался хлёсткий щелчок, и жалкие лучики комнатного света выхватили из чернильной темноты скудный подвал. Советские лампы, купленные при вожде, чадили на диву слабо, их мощи едва ли хватало осветить голые стены, а про бетонный пол я так вовсе молчу – тьма тьмущая.

–Всего доброго! Приятно было с Вами поболтать.

–И тебе не хворать сикильдявка. Спасибо, что выслушал старика. Вот уж поистине говорят – камень с плеч рухнул…– старик завалился на койку и повернулся лицом к стене.

Витасик собрал мысли воедино, сжал волю в кулак и пошёл своей дорогой. Он держал путь в мышиное логово, и тьма нещадно играла на нервах. Он только и делал, что опасливо озирался по сторонам, словно нашкодивший ребёнок. Витасик сдержано, точно ковбой на Диком Западе, коснулся рычага пульверизатора и дешёвым фонарём обезопасил тёмные стороны подвала. Что ни говори, а хвостатые грызуны редко попадались на глаза, но чем глубже Витасик уходил в недра подвала, тем чаще мыши перебегали ему дорогу. Они вели себя тихо, и клыки от злобы не оголяли, что называется, держались в рамках приличия. Вот только Витасик калач тёртый, и вокруг пальца его так просто не обведёшь. Он кому угодно жару задаст! И на подлые ухищрения он не поддавался, ведь как только ты потеряешь бдительность, то хвостатые твари вмиг ощерят острые клыки и обглодают твои хилые косточки.