Хрустальная гробница Богини

Вернулся Ленчик спустя несколько дней. К тому времени Аня чуть не сошла с ума от боли, едва не умерла от голода и почти задохнулась от вони – несколько раз она оправилась прямо на матрас, так как до миски ей не удалось дотянуться. Но Ленчик, увидев это безобразие, никак не прореагировал. Не поругал, не побил. Он вообще на Аню не обратил внимания, словно ее и не было. Вошел, поставил на стол буханку хлеба и пластиковую бутылку с водой, вместо миски в угол водрузил старое эмалированное ведро, швырнул рядом исписанную тетрадь (по русскому языку какого-то ученика седьмого класса…), выкрутил лампочку и ушел, не проронив ни слова.

Тогда Аня этому даже порадовалась. Подумала: как хорошо, что ее не тронули да еще поесть дали. Только спустя несколько дней она поняла – в ее жизни начался новый этап, и этап этот в сто раз хуже, чем все предыдущие.

* * *

Хлеб Аня съела за день. Воду истратила за полтора – не столько пила, сколько пыталась вымыться. Тетрадь изорвала за два – листы использовала не только по назначению, но и в качестве полотенца. Остальные дни сидела без воды, еды, туалетной бумаги и света. В полной темноте. Сколько их было, этих дней, Аня и сказать не могла – мир будто остановился, завязнув в беспросветной черной трясине. Первое время она ощущала страшный голод, но потом перестала, и мучила ее только жажда. Она буквально раздирала горло, не давая спокойно дышать. И спать! Стоило Ане задремать, как на нее накатывали приступы удушья, и девушка с кашлем и хрипом просыпалась…

Когда Аня начала терять сознание от обезвоживания, в каморке появился Ленчик. Он вновь без слов вошел, поставил на стол тот же «продуктовый набор», бросил на пол новую тетрадь, глянул на ведро и, убедившись в том, что оно еще не полное, вышел. И сколько Аня ни кричала ему вслед, сколько ни умоляла простить ее, Ленчик не удостоил ее и взглядом.

На этот раз хлеб Аня постаралась растянуть на более длительное время. Ела понемножку, отщипывая от буханки небольшие кусочки и долго мусоля их во рту. Воду использовала только для питья. А из бумаги мастерила фигурки оригами, навострившись делать их не глядя, ориентируясь лишь на ощупь. Когда Ленчик увидел одну из них, изорвал в клочья, а тетрадей больше не приносил. Так Аня осталась и без последнего развлечения, и без туалетной бумаги.

Прошло еще какое-то время. Пожалуй, месяца полтора, так как Ленчик навестил Аню шесть раз, а девушка предполагала, что он приходит к ней раз в неделю. До этого чаще наведывался, но, выяснив, что ведро за четыре дня не наполняется, решил приходить реже. «Пайку» он, правда, увеличил. С одной буханки до двух. И воду начал носить в двухлитровой емкости. А вот мыться Ане не давал совсем. Сколько она ни просила. Теперь Ленчику было плевать, грязная она или нет, ведь больше он к ней не прикасался. Не прикасался, не смотрел, не говорил с ней и не слышал… А ей так хотелось хоть с кем-то словом перекинуться. И посидеть при свете. И связать дурацкую салфетку…

Боже, разве могла она когда-то подумать, что некоторые месяцы своего заточения будет вспоминать как сладкий сон?!

Но она вспоминала… И к чувству ностальгической грусти постепенно примешивалось другое, более яркое, острое, пробирающее до костей. Этим чувством была ненависть. Ненависть к Эве. Она нарастала изо дня в день, сначала просто царапая душу, а после – вонзаясь в нее, раздирая и мучая. Если б не Эва, думала Аня, все было бы по-старому. Если не лучше! Ведь Ленчик в последнее время относился к своей пленнице не просто по-человечески, а даже с симпатией… И если б не Эва, он вполне мог ее полюбить…

Аня аж зажмуривалась, представляя, что было бы, если бы… Но тут в ее мысли, как когда-то в ее почти счастливую жизнь, бесцеремонно врывалась Эва, и сознание затапливала жгучая ненависть. А между лопаток начинало саднить, будто глаза Эвы на уцелевшей фотографии оживали и торжественно сверкали, обжигая Анину кожу. И когда это происходило, пленница начинала мечтать совсем о другом. Она представляла, как с Эвой происходит какое-нибудь страшное несчастье: как она горит в огне, попадает под машину, тонет, задыхается… СТРАДАЕТ! А Аня наслаждается ее мучениями, наблюдая за ними со стороны, как когда-то Эва наблюдала за ее…

Мысли эти ужасно мучили Аню, но она не могла отделаться от них, как ни старалась. Только смерть могла избавить ее от тягот плена и приносящей физическую боль ненависти (девушка надеялась, что ее сгубит холод, голод или микробы, просто обязанные прокрасться в ее плохо заживающие раны), но ее величество Смерть все не приходила. Она так же, как и Ленчик, забыла об Анином существовании…

Часы складывались в дни, дни в недели, недели в месяцы – время шло неумолимо, но для Ани оно стояло на месте, ибо ничего не менялось в ее жизни. Она сидела на том же топчане, ела тот же хлеб, пила ту же воду, ходила в то же ведро.