Хрустальная колыбель

— …а дураку голова зачем, спрашивается. Ну, я и говорю, мол, Ваша Милость, зачем вешать-то, когда можно башку — чик, и всё. А он — не спорь, говорит, а то рядом висеть будешь. — Мухор продолжал балагурить, отвлекаясь лишь на то, чтобы прожевать очередной кусок хлеба с сыром из запасов, предусмотрительно оставленных на ночь. — Мне-то всё равно, я хотел, чтобы народу было на что посмотреть, порадоваться, что одним разбойником меньше стало. Потому как к любому делу с душой подходить надо, вот я и хотел как лучше, а мне — рядом висеть будешь. Обидно, не то слово… Ну, я с горя-то и забыл петлю салом смазать. Лавку выбил, а он, висельник-то, и говорит: то ли задница у меня слишком лёгкая, то ли шея слишком жилистая, а потом как захохочет. Толпа — врассыпную, троих насмерть затоптали. Ну, я, чтобы народ не пугать, за ноги его схватил и повис. Тут-то, конечно, сразу хрустнуло. Вот какие злодеи бывают, а я что… Говорят, мытари больше людей губят, чем палачи, а платят им так же, если не меньше. Мне от этого никакого удовольствия, что скажут, то и делать буду. Вот вас тут сейчас караулю, а всё потому, что мне доверие есть. Есть у варваров поговорка такая «Доверяй, но проверяй», а я уж вдоль и поперёк проверенный. Я даже увечье в голову за общее дело получил. — Говорил уже не Мухор. На столе стояла голова, покрытая синими пятнами, похожими на лишаи, с раскроенным черепом. Голова принадлежала Симу Тарлу, и она поочерёдно обращалась то к загорелой девице, на которой из одежды была только чёрная лента, перекинутая через плечо, то к кавалеру в чёрном камзоле с алыми кружевами на воротнике и рукавах, то к смуглокожему человеку с полотенцем на голове, то к лысому безбородому старикашке в рясе Служителя. — А вот с вами ещё разобраться надо. Мне Щарап про вас ничего не говорила. Врала, выходит? Врала, значит, что один я такой умный. А вы меня с ходу подставили. Вон какое ранение — всего туловища нет. Где руки мои? А ноги где? А всё остальное? Я вас спрашиваю или где?! Попадись мне этот поганец ещё раз!

Кавалер в чёрном камзоле брезгливо, кончиками пальцев, поднял голову и с размаху бросил её в небольшой окованный железом сундучок. Когда крышка захлопнулась, оттуда продолжало доноситься неразборчивое бормотанье, но внимания на него уже никто не обращал.

— Хаффи, унеси, — приказала девица, и смуглокожий, торопливо схватив упакованную голову, куда-то убежал.

— Что с младенцем делать будем? — спросил лысый в рясе. — От еды отказывается, молчит. Чую — если начнёт реветь, нам отсюда убраться придётся.

— Это почему? — Кавалер заметно нервничал, искоса поглядывая на девицу, которая, похоже, была главной в этой компании.

— Вот. — Лысый распахнул какую-то толстенную книгу и начал читать. — Древние неуязвимы. В Несотворённом пространстве, имей они сильную волю и ясную цель, им было бы подвластно всё. — Он захлопнул книгу и сунул её под нос кавалеру. — Диалоги Луцифа Светоносного с Сиятельным Морохом записаны мной со слов Великолепного. А у этого папаша — человек, а мамаша — нимфа, так что у него есть и воля, и власть, только он об этом ещё не знает.

— И что ты предлагаешь? — Девица протянула руку, которая вдруг оказалась непомерно длинной, и провела ладонью по блестящей лысине.

— А я предупреждал! — немедленно закричал старикашка. — Вот так всегда — сначала нам чего-нибудь надо, а потом думаем зачем!

— Ну, ты же такой сообразительный. — Её рука змеёй заползла ему за пазуху. — Ты и придумаешь, как обратить всё это нам на пользу.

— Ну хорошо, хорошо… — Старикашка состроил на лице выражение глубокой задумчивости. — Есть смысл подумать. Прежде всего нужно создать ему привычную обстановку, Дивный сад и так далее…

— Да никто из нас даже представить себе такого не сможет! — немедленно заявил кавалер. — Все эти птички-букашки — это же так противно, так слащаво.

— Он сам всё сделает, только надо дать ему такую возможность — не отвлекать от воспоминаний. — Лысому явно понравилась только что родившаяся идея. — Только тебе, Гейра, придётся сыграть роль заботливой и любящей мамаши, и он, когда подрастёт, за тебя весь этот мир наизнанку вывернет, только захоти.

— Ну, ты голова, Проповедник! — восхитился кавалер, довольно потирая ладони. — Младенец — это не марба какой-нибудь, это — сила!

— А сейчас, Гейра, ты должна дать ему имя.

Видение начало расплываться, голоса стихли, вернулась темнота, из которой глядели глаза, полные невидимых слёз. «Теперь ты знаешь…» — говорили эти глаза. Блеск их разгорался ярче с каждым мгновением, и вскоре сияние, заполнившее всё видимое пространство, стало нестерпимым.

— Ау-у-у-у! — Юм проснулся от собственного крика и обнаружил, что Орвин зажимает ему рот.

— А вот этого не надо, а то опять этот хмырь проснётся. — Эллор глянул вверх и прислушался, слышен ли храп стражника. — Надоел больше вони.

— Завтра… — Юм и сам ещё толком не знал, что хочет сказать.

— Что завтра?

— Завтра мы отсюда выйдем.

— Откуда знаешь?

— Просто знаю.