Хрустальная сосна

И мы повторили. Причем в том же соотношении объемов. Я не протестовал, понимая, что сам могу в любой момент свалиться на койку, а у врача дежурство до утра. После второй рюмки, которая показалась даже более вкусной, мое состояние улучшилось еще значительнее. Меня больше ничего не угнетало. Я даже на свою забинтованную руку смотрел как на объект, имеющий ко мне мало отношения.

— Герман Витальевич, — вдруг спросил я, хотя только что не думал об этом. — Расскажите, пожалуйста, что случилось с моей рукой.

— А вы точно хотите это знать? — склонил голову врач.

— Да, — твердо ответил я. — Сейчас я в таком состоянии, что все хочу… и все могу…

— Ну ладно… В конце концов все равно бы узнали… У вас была газовая гангрена, вызванная анаэробной инфекцией.

— Какой инфекцией? — уточнил я.

— Анаэробной. Особыми микробами, которые развиваются без доступа воздуха.

— Как это?

— Да так… Всем нормальным организмам для жизнедеятельности нужен кислород. А эти могут существовать только без кислорода. Она расщепляют соединения, высвобождая связанный кислород из молекул. При этом сами выделяют гнилостный газ. Поэтому и говорят «газовая»… Но самое удивительное, при наличии кислорода эти микробы развиваться не могут вообще…

Врач, увлекшись, говорил так интересно и толково, что я заслушался его, забыв, что рассказывает он не о чем-то постороннем, а конкретно о моей изувеченной руке…

— Вы, конечно, слышали, что не рекомендуется закатывать банки с грибами, куда может попасть земля?

— Да, что-то такое где-то было…

— Вот как раз потому, что в герметично закрытой банке может развиться анаэробная бацилла, приводящая к тяжкому пищевому отравлению. Про ботулизм слышали?

— Слышал вообще-то.

— А если банку оставить не закатанной, то анаэробиоза не будет. И грибами можно будет прекрасно закусить… Кстати, о закуске и выпивке… По третьей?

Я против.

— Лихаим, — сказал Герман Витальевич, поднимая свою рюмку.

— Это по-каковски? — спросил я, услышав незнакомое слово.

— По-еврейски… Правда, дословно не помню, как переводится.

— Примерно понятно… — я был в таком состоянии, что сейчас понял бы даже китайский язык.

Мы выпили по третьей. Я уже просто парил в небесах.

— Так что, — спросил я, чувствуя, как мысли обгоняют язык и говорить становится трудней. — Получается. Эти ан… В общем, если бы я не бинтовал рану, а оставил ее открытой, то все бы обошлось?

— Увы, нет, — врач вздохнул. — Это все не так буквально, тут сложный механизм… Процесс развивается в тканях. Причем очень бурно и непредсказуемо… Сама гангрена — не болезнь, а лишь результат. Она ведь бывает разная. Обычно случается сухая гангрена. Когда при обморожениях пальцы отваливаются. Слышали когда-нибудь?

— Читал где-то, точно.

— Ну так вот. Это сухое омертвение тканей, естественная мумификация и отторжение. В принципе можно обойтись без хирургической ампутации. Отвалится палец, рана постепенно сама заживет. Я находился в столь блаженном состоянии, что с любопытством слушал даже про само собой отваливающиеся пальцы.

— Ваш случай абсолютно иной. Общее поражение инфекцией. Если бы не удалили вовремя пальцы, перекинулось бы на весь организм. Газовая гангрена сама собой не проходит. Без оперативного вмешательства исход только летальный… — он тяжело вздохнул. — Поэтому вас так долго и держим, чтобы уничтожить все остатки инфекции.

— А скажите, Герман Витальевич… Почему? Почему она на меня напала?

Я ведь столько раз бывал ранен — и в колхозах, и в стройотрядах, и ничего не было такого…

— Почему… Трудный вопрос. Вообще случай вашего заражения — достаточно редкий в мирное время. У вас на момент ранения, вероятно, были грязные руки?

— Герман Витальевич, — я усмехнулся. — Вы сами когда-нибудь бывали в колхозе? Не на овощебазе, не на морковке на один день, где можно не снимать перчаток — а на долгих сельхозработах?

— Нет, — откровенно и как-то виновато улыбнулся он. — Честно говоря, не приходилось. В институте в колхоз по зрению не посылали. А потом уже как-то без меня обходились…

— Ну так вот… Работать в колхозе долгое время, особенно на агрегате, с чистыми руками — поверьте, просто невозможно. Вечно в земле, в траве и прочей грязи.

— А в любой грязи всегда присутствуют анаэробы, — задумчиво сказал врач.

— К тому же, я теперь уже не помню точно, что происходило сразу после ранения… Знаете, это ведь не просто ранение… Была авария. Она могла стоить жизни мне и моим товарищам… если бы осколки пролетели немного иначе. И понимаете, нервы оказались слабее, чем я думал… Сразу после ранения замутило Голова закружилась, и все прочее. Хуже пьяного был, честное слово… Меня повели на полевой стан, хотели обработать руку — и честно говоря, я не помню, как туда шел. Пред глазами все плыло… Спотыкался. Может, при этом рукой о землю оперся, может даже в лужу угодил, там ведь, знаете, вода в колеях круглый год стоит, как в болоте… Не помню. Просто ничего не помню.

— Вот-вот, — вздохнул Герман Витальевич. — А в луже могли быть анаэробы.

— Так выходит, моя рука была обречена с самого начала? И ни при каких обстоятельствах ее нельзя было… спасти?!