Хрустальная волчица

- Я сильно сомневаюсь, что даже в таком случае она сдала бы своего ненаглядного сына, - передернула я плечами. Пылающий жаром камин не мог прогнать озноб, вызванный тем, что нам довелось увидеть в личной лаборатории академии Клауса.

Сбегая в спешке, он пытался уничтожить свидетельство того, чем занимался, но зачарованные дневники, обрывки записей, образцы крови и самое главное – тела, десятки мумифицированных, а порой и забальзамированных, и расчлененных тел предать огню было не так-то просто. Амулеты от пожаров сработали как надо и спустя пару таймов оповестили академию о пламени

Чем больше проходило времени, тем сильнее бесновался Генрих, найти чудовище, в которое превратился его брат было первоочередной задачей, с каждым уном всплывало все больше доказательств бесчеловечных экспериментов Клауса. Разбирая неповрежденное содержимое его лабораторий, следователи ОсО получили многочисленные и бесспорные доказательства его безумия.

Проанализировав десятки, если не сотни записей, нам, наконец-то удалось понять конечную цель его исследований: Клаус один из сильнейших магов крови, востребованный лекарь, преподаватель и ученный стремился к тому, что по его мнению является краеугольным камнем всего сущего – вторая ипостась и бессмертие. Он, наплевав на непреложный закон магического круговорота, решил подсадить в своё тело еще одну сущность.

Отобрать зверя у оборотня не представлялось возможным, и не то, чтобы он не пытался – просто все его опыты в эту сторону заканчивались одинаково – смертью испытуемого. Когда в период сильнейшего ранения во второй, животной ипостаси, оборотень таки умудряется вернуться в человеческое тело (обычно это происходит по наитию, даже в бессознательном состоянии), но зверь ранен, или еще хуже – погиб, двуликий так же со временем погибает, ведь без своего второго «я» оборотень перестает являться единым целым, медленно сходит с ума или теряет силы, а затем погибает.

Клаус, как никто другой знал об этом, потому как им лично была разработана целая методика по лечению таких, потерявших вторую ипостась (или животную, или человеческую) двуликих. Оказывается, все то время, что он «лечил» пациентов, он одновременно проводил на них эксперименты, и никто ни о чем не догадался бы, тот бы продолжил свои опыты, если в один «прекрасный» момент ему не попалась жизнеописание некого двуипостатного, что был раньше человеком, но попав в Изнанку – вернулся другим.

Он заболел идеей провернуть то же самое с еще большей пользой для себя, ведь то был всего лишь человек, а он великий маг.

Густаффсон был не один, их, таких желающих еще больше, чем имеют, было несколько. Заручившись поддержкой таких же психов, он стал всё больше времени проводить, экспериментируя с другой, чужой сущностью и материей. Он был чокнутым, но отнюдь не дураком, естественно он ставил опыты над другими, играясь чужими жизнями словно пальчиковыми куклами, наплевав на покалеченные судьбы.

Более того, он был уверен, что еще немного и у него всё получится, с каждым разом он заходил все дальше и дальше, ему даже удалось пару раз обернуться в монстра, уничтожающего всё на своем пути, и вдруг он заболел.

Его тело стало отторгать чужое, вызывая у него реакцию как при сильной аллергии, мощнейший анафилактический шок привел к тому, что Клаус фактически травил себя, стремясь снизить работу защиты собственного организма. Как ему казалось, единственным выходом для него стало бы принятие венца, коронация, во-первых, еще сильнее развязала бы ему руки, а во-вторых, во время ритуала происходило мощнейшее вливание древней энергии, вероятнее всего это позволило бы ему жить дальше, а быть может и примирила его организм к «чужаку».

Но на его пути стоял отец, еще молодой и полный сил оборотень. И он убил его. Без сожалений и раздумий.

А потом встал Генрихубивать уже вошло в его привычку.

А затем и я.

И это он еще не знал о скором наследнике.

В общем, чем сильнее от него отдалялось желаемое, тем больше он сходил с ума от отчаяния. У него начались судороги и галлюцинации, ему стали мерещится призраки убитых им людей и тварей, он стал мучиться сильными болями – единственное, что ему теперь помогало – пары синей соли, запрещенного в странах содружества, вещества. Но с болью препарат лишал Клауса части разума и порой продраться сквозь пьяные каракули не представлялось возможным.Когда я рыдала над списком погибших по вине Клауса имен, Генрих отобрал у меня все бумаги и категорически запретил даже приближаться к этому делу. Возможно, это было и к лучшему, потому что сейчас, нося под сердцем ребенка, я стала мягче пуха, и с трудом держалась, помогая супругу. Придать широкой общественности эти сведения было хорошим шансом поймать ублюдка, но после долгих раздумий, Генрих решил всё скрыть.

Нет, не потому что боялся волнений, хотя они тоже вполне могли бы случиться, и не потому, что струсил, а потому что мы опасались спугнуть тех отступников, кто помогал Клаусу. А таких, к нашему сожалению, было не мало.