Поэтому, несмотря на то, что чутье путешественника подсказывало мне, не делать этого, я арендовала внедорожник и направилась на юг. Со своей стороны, Улла, кажется, была не против бури и медленного движения. Мне кажется, она просто была в восторге от всего, что я делала.
Первый час или чуть больше движение шло нормально. Я ни разу не разогналась выше тридцати, но мы все же двигались. А потом все. Мы врезались в сугроб, настолько большой, что внедорожник не смог его преодолеть. Мы застряли.
— Не волнуйся. Я вытащу его, — сказала Улла. Она сняла сапоги, пока мы ехали, но сейчас натянула их обратно вместе с толстыми перчатками.
— Что ты имела в виду под «вытащу его»? — спросила я, но она уже открывала дверь и выпрыгивала в снег. — Улла!
Я не собиралась дать ей исчезнуть в метели, поэтому выпрыгнула вслед за ней. Она шла к задней части внедорожника и надела что-то, напоминающее старые лётные очки. Они были прикреплены к козырьку ее шапки и выглядели довольно смешно, но, вероятно, хорошо помогали защитить глаза от жалящего снега.
— Что ты делаешь? — спросила она меня, словно это я выпрыгнула из машины без объяснений. — Внедорожник на нейтралке?
— Нет. На ручнике. Зачем? Что ты делаешь?
— Я собираюсь освободить нас. — Она согнула руки.
Это звучало смешно, но в ней текла кровь Омте. Она могла не быть размером с огра Торуна, которого я видела в Фюлатраске, но у нее могла быть часть его силы.
— Будь осторожна, — попросила я, но позволила ей сделать это.
Я вернулась в машину и поставила ее на нейтралку. И поправила зеркало, чтобы видеть ее. Ее голова наклонилась, когда она дернула на себя, и внедорожник слегка дернулся.
Несколько секунд ничего не происходило, и вдруг он рванулся вперед, пробиваясь прямо через сугроб. Снег летел из-под колес автомобиля, а он скользил к более чистому участку дороги с другой стороны сугроба.
Как только внедорожник остановился, я поставила его на ручник и выскочила из машины, чтобы удостовериться, что Улла не пострадала. Все-таки это был очень сильный толчок.
— Улла! — закричала я, когда не увидела ее сразу, и бросилась в сугроб.
Девушка стояла на дороге, устремив взгляд направо, но казалась невредимой.
— Улла, — повторила я. — Это было удивительно.
— Нам, кажется, нужно убираться отсюда, — глухо сказала она.
— Что? Почему? — спросила я, стараясь понять, куда она смотрела.
В нескольких футах от дороги, почти невидимые в снегу, стояли два детеныша белого медведя. Старший, более пушистый, пятился назад, а младший по какой-то причине решил, что нестись к нам с большими восторженными глазами — это хорошая идея.
Прожив всю жизнь возле столицы мира белых медведей, в Дольдастаме, я выучила один важный урок — там, где были детеныши, рядом всегда была разъяренная мамаша-медведь.
— Пошли, — скомандовала я.
Улла заторопилась к внедорожнику мимо меня. Я повернулась, чтобы последовать за ней, но было уже поздно. Мама-медведь появилась откуда ни возьмись. Гигантский белый зверь рычал и топал между мной и машиной. Мне некуда было бежать, но это не имело значения, потому что она не позволила бы мне бежать вообще.
Прежде, чем я успела отскочить в сторону, она махнула гигантской лапой, и это было последнее, что я видела.
Глава 31. Боль
Жгучая боль. Она продолжала будить меня. Я не помнила ни сна, ни бодрствования. Все было сплошное пятно боли.
Мой правый бок будто горел, словно меня распороли и набили горячими углями, а голова пульсировала над правым глазом. Я помнила толчки. Мое тело двигалось, неподвластное мне, подпрыгивая и раскачиваясь.
В какой-то момент я достаточно пришла в себя, чтобы понять, что лежу на заднем сиденье внедорожника. С сиденья водителя Улла постоянно оглядывалась назад и говорила мне, что все будет хорошо.
Я пыталась сказать ей, что в порядке, и чтобы она не беспокоилась, но все, что могла выдавить это странный булькающий стон. В глубине сознания понимала, что, наверное, умираю, но затем появлялась боль, сметая любые мысли.
Через какое-то время — не уверена, через пять минут или пять часов — внедорожник резко остановился, и я качнулась вперед, это вызвало достаточно боли, чтобы я закричала.
Улла повернулась, чтобы извиниться и узнать, как я, но прежде, чем я успела ответить (не то, чтобы я была в состоянии), открылась водительская дверь, и мужской голос начал на нее орать.
— Кто ты, к черту, такая? — требовательно спросил он.
— Кто ты, к черту, такой? — огрызнулась Улла.
— Где Брин? — спросил он, и тут я снова начала отключаться.
Я хотела оставаться в сознании, чтобы понять, что происходит, но боль была слишком сильной. Она заглушила все, и я потеряла сознание.
Затем я почувствовала руку на своем лице, сильную и холодную по сравнению с моей кожей. Я изо всех сил пыталась открыть глаза, но правый открыть не удалось. Зрение в моем левом глазу прояснялось медленно, и, наконец, я увидела лицо прямо над моим.
Темно-серые глаза светились беспокойством, черные локоны спадали вперед — мне понадобилось мгновенье, чтобы понять, что это Константин.
— О, белый кролик. Что ты наделала? — прошептал он.