— …я сразу же дам тебе знать, — закончила за парня беловласка, мягко ему улыбаясь. Её рука огладила его щёку, словно через прикосновение стараясь передать уверенность самой девушки. — Только быстро. Не надо тянуть.
— Как с пластырем? — легко усмехается Шото. Эбигейл кивает.
— Как с пластырем.
Желание его женщины — закон. Тодороки приникает к её шее, намереваясь сперва согреть чуть остывшую девушку, целует, гладит, касается. Когда его губы накрывают её, Айзава чувствует, как что-то тёплое и неизвестное утыкается ей там. Мгновение, и парень одним резким толчком насаживает на себя хрупкое тело. Лёгкий вскрик тонет в его губах.
Глаза заслезились. Это не было ужасающе, но весьма и весьма неприятно. Руки вжались в его плечи. Боль есть. Она резкая. Быстрая. Непонятная. Какая-то щемящая и пульсирующая. Тающая и вновь набирающая силу. Парень замирает, боясь лишний раз пошевелиться. Тишина со стороны девушки его напрягает, но она лишь шепчет:
— Ну же. Двигайся.
— Привыкни, — упрямо отвечает он. Эбигейл отрицательно мотает головой и открывает глаза, чтобы смотреть прямо на него.
«Я чувствую его в себе. Так странно…»
— Какая же ты узкая, — тихо без стыда заявляет Шото, слегка жмурясь. — Сейчас я буду двигаться. Готова?
Айзава быстро-быстро кивает, но глаза не закрывает. Напротив, она ещё сильнее впивается ими в лицо напротив, желая видеть его сейчас.
Первый толчок. Медленный. Выдавливающий солёную влагу из небесных глазах. Второй. Довольно больно. Но не до крика. Третий. Терпеть можно. С каждым разом всё легче.
Внутри нее туго. Очень узко. До одурения. До мушек перед глазами, плавающих тусклом свете. До звериного рыка в груди и сдавливающей боли в члене.
Тодороки больше не останавливается. Фрикции медленные только в начале. Шото заводит руку под Эбигейл, второй сжимая её бедро, направляя, подставляя, помогая и себе, и ей. Айзава чувствует вес его тёплого тела и холодные прикосновения к пояснице. Как только её бёдра начинают двигаться навстречу, неуверенно и немного неумело, он ускоряется, движется все быстрее и быстрее. Ритм не сбавляет, и Эбигейл покорно подстраивается под него, постанывая ему на ушко, пока парень оцеловывает её шею и зону под ухом. Покусывает ушную раковину, чувствуя, как девичьи коготки вцепляются в его спину, оставляя свои отметины в виде полумесяцев. Тихо порыкивает, редко-редко стонет, заставляя сердце Эбигейл пропускать удары в часто-частом ритме биения.
Боль отступает окончательно. Двигаться становится легче, приятнее. Эбигейл больше не сжимается неосознанно, но так ощутимо-неприятно. Айзава чувствует, как расслабляется, обвивает ножками торс Тодороки, льнёт, прижимает к себе, двигается с небывалой нескромностью ему навстречу в его немыслимый такт. Распаляется, раскрепощается, трепещет, обливается потом, горит и сгорает. Ни мыслей, ни что либо ещё. В голове бьётся одно: «Хорошо, как же хорошо!».
Шото садится, укладывая руки на девичьи бёдра, смещаясь внутри неё. Рукой подбирает одну ножку под сгиб коленки, притягивает к себе, кладёт на плечо, снова смещаясь. Она такая гибкая, как тростинка. Тихо охает, сладко стонет, изгибается, мутно смотрит из-под ресниц взглядом, от которого любой бы слетел с катушек. Но Тодороки уже давно обезумел от неё. От его смелой, наглой, по своему сильной, чертовски милой и сексуальной малышки, поспевшей допустить хоть на миг, что она его не возбуждает. Глупая, глупая малышка!
Снова толчки, теперь ещё быстрее. И жёстче, гораздо жёстче. Он скользит глубоко внутри, сводя с ума и сходя с него сам от того, как пульсирующее лоно радушно сжимает его. Девичьи пальцы сжимает его, впившиеся в её бедро и ягодицу. Его ладонь накрывает лобок, большой палец находит клитор и безжалостно начинает тереть нежную плоть, насильно приближая девушку к разрядке, чувствуя, что и сам уже скоро кончит. Ещё горячее и жарче, ещё более влажно. Пошлые звуки секса, его запах дурманят голову, как и реальность происходящего.
Узел затягивается, ниточки собираются в клубочек, остервенелые бабочки, живущие всё это время внутри, слетаются в стаю, словно в предвкушении. Тело сводит, та самая пружина вновь натянулась и теперь грозится просто разорваться. И она взрывается.