Хрустальные осколки

«Спите спокойно, чистые души, да простят Небеса ваши грехи».

Эни проявлял сочувствие к жертвам. Но мог ли он сострадать Маттиасу? Господин каждый раз испытывал слугу на прочность. Бросил его на вечеринке, когда мог и вовсе не брать с собой, не позориться. Проявил заботу, оказавшись в Бездне, хотя в его стиле было б оставить Эни погибать от клыков теней-волков.

«Он мне не товарищ. Он мне никто…» – вспомнились колкие слова Маттиаса. Обида тогда обожгла Эни. Но обижается ли тот, кто ничего не чувствует? А тот Мирай, он просто любезничал с господином и решил позаботиться о его здоровье. Оба встретились тогда впервые, а общались так, будто знали друг друга вечность. И Эни отказывался признавать, что ему это было неприятно… Они ведь даже не приятели, всего лишь раб и его хозяин, игрушка и владелец. Эни столько раз представлял Маттиаса мучающимся от собственного величия, что, увидев того в крови, бросился спасать от клыков диких тварей в ледяной пустоши. И Эни рискнул вообразить смерть хозяина. Что тогда почувствовал бы пленник, выбрав побег, как последний трус. Облегчение? Радость? Скорбь? Гнев? Палитра эмоций смешалась в унылый серый, дав единственный ответ: пустоту. Маттиас стал роднее брата-близнеца, который так и не соизволил явиться за Эни в Ад. И это ранило до слез.

«Брату плевать на меня», – смирился с мыслью Эни.

Всем плевать на него, кроме Маттиаса, а сам господин просит спеть колыбельную, не только для себя. Это шанс обратить на себя внимание и до последнего вздоха требовать встречи с Темным Владыкой.

Маттиас не сдавался и спорил, находил лазейки, даже истекая кровью.

«Какой же вы настоящий, Ваше Темнейшество?» – задумался Эни, шмыгая носом.

Он сложил ладони на груди. У него не получалось разгадать загадку взаимоотношений с Маттиасом, но точно верил в одно: они выберутся из Бездны.

Глубокий вдох. Эни представил блеск рубиновых глаз, струящийся кружевом дым из курительной трубки, бархатный тембр и искреннюю белоснежную улыбку. Слуга невольно улыбнулся, и строки сами легли на выдуманную мелодию:

– Засыпай скорей, милый господин,
Ваш покорный здесь, в темноте глубин.

Призрачным крылом обниму я вас,

Песня защитит от голодных глаз.

Да исчезнет мрак и прольется свет,

В зеркале родном манит алый цвет.

Господина ждет замок золотой,

Не нарушит Тьма дорогой покой.

Допев последнюю строчку, Эни смахнул с лица слезы. Сердце дрожало от избытка эмоций.

«Я сделал. Я справился», – мысленно радовался он.

– Господин, как вам? Я хотел, чтобы вам понравилось, – смущенно улыбался Эни, почесывая макушку. – Господин?

Тишина. Пленник решил, что колыбельная подействовала и хозяин наблюдал сладкий сон, как и другой сосед.

В правом углу камеры мелькнула голубоватая вспышка и отвлекла Эни на себя.

– Мама, – прошептал пленник и направился к мерцанию. На полу лежал осколок кристалла. Эни дотронулся до артефакта и ощутил родную свежесть горных вершин. Прозрачный, как лед, холодный камень согревал сердце. Эни сжал светящуюся находку в руке и стиснул зубы.

– Я выберусь из этой Бездны, чего бы мне это ни стоило, и найду тебя, матушка, – пообещал себе пленник. Неожиданно раздался скрежет ключа. Эни вздрогнул и спрятал осколок в карман.

Дверь заскрипела. Эни съежился в углу, обдумывая план действий. Звон каблуков привлекал внимание стражи и утяжелял бег. Эни снял обувь и на ощупь достал спрятанный кинжал. Господин предусмотрел и такой исход, когда пришлось бы защищаться.

«Я больше не хочу быть жалким!» Он сжал оружие в кулаке.

– Ты. Чего распелся! – прорычал страж. – Рот закрой, тошнит от твоего воя.

– А я не пою для живых, – огрызнулся Эни, медленно направляясь к источнику звука.

– Что значит – не поешь ты для живых? А для кого тогда?

– Для мертвых, – улыбнулся Эни и проскользнул в щель, оставив недоумевающего стража.

– Куда! – рявкнул надзиратель и схватил беглеца за горло, и тогда Эни ударил кинжалом. Острие со звоном врезалось в железную маску.