Хрустальные Звёзды

Они подбежали к елям и принялись осматривать каждую хвойную лапу. Сначала с надеждой и радостью, но потом оба почувствовали нарастающую тревогу. Все три ели казались самыми обычными: ни одна из них не сменила свой наряд на трёхцветный. Ни одна из них не собиралась цвести в этот Сочельник.

Разыгравшийся ветер вовсю раскачивал ветки елей. Поёжившись, Лиса подтянула повыше шарф и спрятала в карманы продрогшие руки.

– Ну, и что мы теперь делать будем?..

Лиса, до боли прикусив нижнюю губу, молча покачала головой. Отошла к забору, огороживающему леваду. К ней тут же подбежали соскучившиеся лошади, но гладить их Лисе не хотелось. Ей сейчас вообще ничего не хотелось, она чувствовала только одно – отчаяние.

Запрокинув голову, будто пытаясь загнать обратно подступившие слёзы, Лиса часто заморгала. Солнце уже упало за горизонт, небо быстро переходило из густого багреца в темень, и серые безликие псы сумерек, пока что крадучись, шли по земле, вынюхивая беду погорше. Через каких-то полчаса они разбегутся по миру, наберут силу, зачернеют – и станут стаей ночных страхов. Но никто их не испугается – нет, только не в эту ночь.

До Рождества оставалось несколько часов, и в любой другой год дети с нетерпением ждали бы праздника. Но что толку сегодня надеяться на чудо, если Хрустальные Звёзды не распустились? И какой радости можно ждать, если мама больна?

– Макс… – Лиса моргнула, утёрла слёзы и повернулась к растерянному брату, в тщетной надежде перебиравшему колючие еловые ветки. – Пойдём домой. Надо везти маму в больницу. Чуда не будет.

Минут через десять, шаркая ногами, Макс поднялся в свою комнату. В голове тупо тюкало: чу-да-не-бу-дет, чу-да-не-бу-дет. Не включая света, он, как был, в куртке и ботинках, ничком повалился на кровать. Плечи его мелко затряслись, и он расплакался навзрыд, вжимаясь лицом в подушку. Подушка пахла мотыльковой пылью и – приглушённо – мамой.

Мама сейчас лежала на диване в гостиной, куда её в ожидании доктора перенёс отец, и разбудить её не могли даже слёзы собственных детей. И в то, что ей помогут в больнице, Макс уже не верил.

Он прерывисто всхлипнул и сел на кровати.

Внизу залилась громким лаем Шинук.

На окне, подсвеченном с улицы фонарём, медленно шевельнулась штора, на мгновение обозначив тощую длинную фигуру за ней.

Макс моргнул.

Штора задвигалась. Максим взвизгнул и поджал ноги. Он смотрел и не верил своим глазам – ткань сжималась, собиралась складками, словно там, с изнанки, чьи-то пальцы, неспешно перебирая, стягивали штору в кулак.

Макс сидел, будто окаменевший, только сердце гулко и часто колотилось в груди.

Из-за шторы показалась неестественно длинная, худющая, мертвенно-белая рука и поманила его к себе.

– Н-не-е бо-о-ойс-са-а… – раздался шипящий шёпот. – С-с-суда-а иди-и-и…

Макс обмер. Потёр глаза. Рука не исчезла.

Ну вот и всё. Всё-таки он его достал, этот жуткий Тот-Кто-Стоит-За-Шторой…

– Быс-с-стре-е… – свистящий шепоток звучал уже раздражённо.

Макс набрал полную грудь воздуха и спрыгнул с кровати.

Если бывают лисы в хоккейных масках, если он приручил озёрника, если он помог победить Белого Морока, то и этого, за шторой, он больше не боится!

Макс рывком распахнул штору и увидел белое, невероятно тощее существо с узловатыми в сочленениях конечностями, треугольным лицом и огромными раскосыми глазами. При виде Макса оно медленно кивнуло богомольей головкой, взяло его за руку и потянуло к окну. Кожа существа была сухой и горячей. Максим, как заворожённый, уставился на его ненормально длинный и тонкий палец, которым существо постучало по стеклу.

– С-с-смотри-и… С-с-суда-а с-с-смотри-и…

И Макс посмотрел. Моргнул, не поверив глазам. Потом приник к стеклу, сплющивая нос. Нет! Не показалось! На одной из елей что-то сверкнуло. Потом ещё одна вспышка и ещё одна – словно зажигались серебряные свечи.

В следующую секунду он уже летел вниз по лестнице, возбуждённо крича: «Лиса, они расцвели! Лиса, Звёзды раскрылись!»

Конопа, поскрипывая суставами, выбрался из-за шторы, медленно пересёк комнату и осторожно выглянул в коридор. Там никого не было, все люди дома сейчас шумели внизу, но Конопа привык доверять своим привычкам. В конце концов этим привычкам столько же лет, сколько и ему – то есть очень много. И кто знает, возможно, благодаря им он и прожил так долго. Среди людей жить, это вам, знаете ли, не в лесу. Это лесные могут бахвалиться своим безрассудством, а он, Конопа, домашний.

Древний дух дома осторожно занёс ногу над ступенькой чердачной лестницы. Он честно сдержал слово, данное старому хозяину, – присмотрел за детьми. Теперь можно и на покой, в долгую-долгую спячку.

Эпилог