Хрустальный дом (СИ)

Мотор ожил, заполняя тишину монотонным шуршанием и дрогнув, машина тронулась с места, слегка качнувшись на рессорах.

– Энджел, можно вопрос?

– Какой?

– Ливиан Санфил? – задумчиво протянула Ирис. – Он твой родственник?

– Мой сводный брат по отцу. Это имеет какое-то значение?

– Наличие братьев и сестёр всегда имеет значение.

Ирис отнюдь не была уверена, что следующий вопрос действительно стоит задавать.

Но всё равно спросила:

– Ты тоже там работаешь? Так же, как и твой брат?

– Почему ты так решила?

Ирис неопределённо пожала плечами.

Энджел невесело усмехнулся.

– Но ты права. Работаю. Так же, как и мой брат. Посменно. Одно представление в неделю даёт он, другое – я.

– Ты зарабатываешь этим на жизнь? Но… но ведь Астория принадлежит твоему отцу, верно?

– Верно.

– Разве он не возражает, что вы развлекали публику, таким образом зарабатывая деньги?

– Ты задаёшь слишком много вопросов, – отстраняющим тоном ответил Энджел.

– Извини.

– Не извиняйся. Ты не сказала и не сделала ничего плохого. Просто моя семья – это не та тема, о которой хочется говорить с хорошенькой девушкой. Если бы только можно было о неё не упоминать, я бы так и сделал. Да только Кингов здесь каждая собака знает.

– С твоей семьёй что-то не так?

Уже договариваю фразу Ирис отчётливо представила образы сестры-близняшки Царя Скорпионов, этого самого Ливиана и поняла, что глупо спрашивать.

– С ней не так абсолютно всё, – процедил Энджел.

9. Дневник Альберта

«12 октября 1855

В голове полный бардак, разброд и сумятица. Казалось бы, с моим отношением к жизни меня трудно чем-то шокировать, но я шокирован. До глубины души. Не знаю, как всё это уложить по полочкам. Как переварить.

Сегодня утром в кабине вместо доктора Ф. меня дожидался дядя Винсент.

О том, что я встречу его, меня не предупредили. Признаться, как только увидел его, сразу понял – ничего хорошего его визит мне не несёт.

Мы пожали друг другу руки, обменялись взглядами, сели напротив друг друга.

– Что случилось? – прямо спросил я, не видя особого смысла в том, чтобы долго обмениваться ничего не значащими вежливыми фразами. – Ральф опять что-то натворил?

Дядя Винсент ответил слабой улыбкой, лёгким пожатием плеч.

– Ты должен вернуться, – сказал он мне.

Сколько себя помню, Ральф всегда выкидывает какой-нибудь фортель. Выходящий из ряда вон, из всех возможных рамок.

И сколько себя помню, мне никогда не удавалось выполнять роль стоп-крана. Даже если я и пытался.

– Ты должен вернуться, Альберт, – повторил дядя.

– Да я здесь как бы не по своей воле. Об этом нужно говорить с моим отцом, а не со мной.

Дядя резко втянул в себя воздух и откинулся на спинку кресла, в котором сидел, соединяя пальцы домиком.

– Боюсь, что говорить с Амадеем бессмысленно. Бог свидетель, я не хотел тревожить Снежану, бередить старые раны. Но у меня нет иного выхода.

Мы оба замолчали.

Дядя Винсент, сдвинув брови, размышлял о чём-то. Я с тревогой ждал продолжения разговора.

Я сдался первым:

– Что всё-таки случилось?

– Всплыла наружу одна очень старая и очень неприятная история.

Винсент вытащил портсигар и достав папиросу, глубоко затянулся.

– Амадею следовало запереть здесь не тебя, мальчик мой, а твою бесноватую сестричку.

Я напрягся.

– Что вы хотите этим сказать? – поинтересовался я как можно прохладней.

– Что хочу сказать?..

В голосе дяди зазвучали совершенно несвойственные ему язвительные нотки.

– В чём конкретно вы обвиняете Синтию? – взвился я.

Потянувшись вперёд, он стряхнул с сигареты истлевший пепел и вновь откинулся на спинку кресла.

Неужели дядя Винсент в курсе наших шалостей? От мысли об этом я почувствовал, как вспыхнули щёки.

– Моя сестра… – начал, было, я.

– Хватит, Альберт, – прервал меня дядя, покачав головой. – Ненужно никого не перед кем выгораживать. Поверь, мне нет дела до морального облика твоей сестры. Вопросы нравственности меня сейчас интересуют в последнюю очередь.

Странный поворот. О чём же тогда речь?

Загасив сигарету, дядя уронил руки на подлокотники и хмуро поглядел на меня исподлобья:

– Ты знал о том, что Ральф мне не сын?

Новость была неожиданной, ошарашивающей.

Дядя скривил губы в горькой усмешке:

– Ральф теперь об этом знает.

– Вот как? – в свой черёд откинулся на спинку кресла я, сжимая руками подлокотники. – Думаю, не ошибусь, предложив, что его настоящий отец умерший дядя Ральф?

– Не ошибёшься.

Глупая затея раз за разом давать детям одно и тоже имя: Ральф.

Тем более, что это имя как-то странно влияет на своего владельца.

Мой психованный дедушка, о котором в семье всегда говорят с постной физиономией и фанатичным блеском в глазах (да упокоится его душа с миром), совсем не заслуживал той любви, которую ему дарили его многочисленные женщины: бабушка Анжелика, София Лонгрэн, Кармен Ванеско.

Потом эстафету принял его сын, покойный дядя Ральф. Удивительное дело, у меня создавалось впечатление, что все мои многочисленные красавицы-тётушки тоже были в него влюблены.

А теперь вот кузен... и влюблённая в него Синтия.

Потянуло холодом. Дед Ральф не дожил до тридцати пяти. Дядя Ральф умер на двадцать втором году жизни.

Кузену Ральфу скоро двадцать.