Хрустальный горизонт

Когда на этом вечере китайский альпинист окончил свой рассказ, я задумчиво посмотрел на него. Как должен отнестись к моему упадническому одиночному восхождению этот человек, воспитанный на принципе «индивидуальность — ничто, коллектив — все»? Он улыбается мне и поднимает свой бокал: «ганьбэй!»

Китайцы на вершине Эвереста в 1975 году. Слева геодезический штатив

Мир Востока — мир Запада. Для меня альпинизм не столько спорт, сколько игра, не столько борьба, сколько приключение, путешествие по дикому удаленному ландшафту, возможность игры в нашем сверхтехнизированном мире. Я пью за моего друга Быка Оэльца. Он как-то назвал альпинизм «игрой страдания».

Утром мы вылетаем из Пекина в Чэнду в провинции Сычуань, это следующий этап на пути в Лхасу.

Лхаса

Нам не терпелось увидеть Лхасу, но в то же время было жаль, что приходится так быстро оставить Чэнду. После пыльного серо-коричневого Пекина провинция Сычуань показалась мне оазисом. Она выглядела так, как я представлял себе Китай в детстве: бескрайние зеленые рисовые поля, перемежающиеся крытыми тростником крестьянскими домиками в густых и высоких бамбуковых рощицах.

Поля разделены множеством узких дамб, некоторые покрыты водой, в которой отражается серебристо-серое небо. По дамбам бродят босые крестьяне с коромыслами, на которых сзади и спереди висят деревянные бадьи. Под плоскими соломенными шляпами недостает только длинной китайской косички (ношение косичек — маньчжурский обычай. Он был насильно введен маньчжурами после завоевания ими Китая в XVII в., рассматривался китайским народом как символ маньчжурского господства и был ликвидирован после Синьхайской революции), она и здесь заменена радикальной военной стрижкой. Это тот Китай, красота которого глубоко трогает меня.

Наш старый винтовой самолет поднимается с летного поля и медленно набирает высоту; низменный ландшафт под нами постепенно сменяется холмистым. Холмы переходят в горы, на горизонте сверкает первый снег. Мы приближаемся к горным цепям Восточного Тибета. Вытянутые, пятнисто-коричневые хребты с редкими домишками у подножия сменяются причудливым морем скал. Как гигантские гребни из морской пены, все увереннее выныривают семитысячники; обледенелые вершины, сверкающие ледники. Мое сердце бьется сильнее. Мы летим вдоль песчаного русла реки, которая в Тибете называется Цангпо, а в Индии Брахмапутрой. Под нами расстилается Тибет.

Наконец мы приземляемся на аэродроме, расположенном на высоте 3600 метров. Я нетерпеливо переступаю с ноги на ногу. Теперь только два часа на джипе, и мы будем в Лхасе. Я не могу этого дождаться. Наконец мы погрузили рюкзаки в автомобиль, договорились об отправке остального багажа и отъехали. Позади нас в двух микроавтобусах едут организованные туристы.

Аэродром в долине Цангпо(Не точно. Аэродром находится на плато в нескольких десятках километров севернее Лхасы.)

Мы приближаемся к Лхасе, загадочному городу в загадочной стране, куда веками стремились авантюристы, исследователи и религиозные мистики. Я думаю о тех, кто пытался попасть в Лхасу до нас. Генрих Харрер в 1944 году бежал из индийского лагеря для интернированных и после месяца изнурительного пешего перехода, чудом оставшись в живых, достиг со своим другом Петером Ауфшнайтером города «божественного владыки» и прожил в нем 7 лет. Шведский исследователь Азии Свен Гедин предпринял три полных приключений путешествия: одетый то пилигримом, то пастухом, то как почтенный купец, нагруженный товарами, терпя невероятные лишения, он пытался приблизиться к этому удивительному городу. Он не увидел Лхасы. Туристские автобусы позади нас кажутся мне оскорблением самоотверженности этих людей.

Наш маленький моторизованный караван, утопая в пыли, движется по берегу реки Киичу. На серо-коричневой плоскости возвышаются скалистые горные цепи тускло-фиолетового цвета. Кое-где видны зеленые пятна небольших рощиц — ивы или тополя, чья нежно-зеленая листва пронизана солнцем и светится, как волосы белокурой женщины. Иногда — крошечная деревня с выбеленными известью домиками. К нашей радости, замечаем то там, то здесь на плоской крыше шест и на нем пестрый молитвенный флаг. Над долиной в прозрачном воздухе кружит ястреб. Я радуюсь. Ведь я читал, что в Тибете нет больше диких животных и птиц, их всех будто бы перестреляли китайские солдаты. Большая желтая собака лениво трусит по серой гальке речного русла и скрывается в сухой траве. Через час с лишним езды по ухабистой горной дороге долина Киичу расширяется.

Потала