Хрустальный грот

Они остановились к северу от реки Хумбер, где в ожидании Амброзия принялись укреплять долину. Сперва Хенгист полагал, что под началом у Амброзия всего лишь войско, вторгшееся из Малой Британии, — и он пребывал в неведении относительно того, с каким смертельным оружием войны ему придется столкнуться. Сакс думал (так доносили), что к Амброзию присоединилось не более горстки жителей островной Британии. Как бы то ни было, саксы так часто побеждали мелкие отряды отдельных племен, что давно уже привыкли относиться к ним с презрением, как к легкой добыче. Но теперь, когда в лагерь саксов что ни день прибывали гонцы с рассказами о тысячах воинов, что стекались под знамя Красного Дракона, а потом — и о победе при Генореу, Хенгист отказался от мысли отсидеться в укрепленных фортах за Хумбером и снова бросил свои орды на юг, чтобы самому выбрать поле, на котором он встретит британцев и сможет захватить Амброзия врасплох и разгромить его армию.

И снова Амброзий двинул свои войска с «цезаревой скоростью». Им руководила необходимость: саксы разоряли все земли, по которым им случалось идти.

Развязка пришлась на вторую неделю мая, когда по-июньски жарко припекало солнце и ясные дни перемежались не успевшими пролиться апрельскими ливнями; срок своевольной свирепости саксов истек, и наступил час запоздалой расплаты. Амброзий захватил врасплох Хенгиста, когда тот готовил своему противнику засаду у Маэсбели, возле крепости Конана или Каэрконана, которую саксы зовут также Конисбург. Земля здесь холмистая, на скалистом утесе высится крепость, а в нескольких саженях от утеса тянется глубокая лощина, где и вознамерился расположить своих воинов Хенгист. О готовившейся засаде лазутчики Амброзия узнали от одного бритта, на которого наткнулись, побираясь через холмы вокруг крепости Конана; бритт бежал в эти места, чтобы сберечь от топоров захватчиков с Севера жену и двух маленьких детей. Итак, Амброзий, предупрежденный заранее, молниеносно перебросил свои отряды и настиг Хенгиста до того, как тот закончил расставлять войска, принудив его принять бой на открытой местности.

И вышло так, что попытка Хенгиста устроить засаду обернулась против него. Развернув армию у подножия холмов, Амброзий получил преимущество местности. Его основные силы — бретонцы, галлы и жители южных и юго-западных пределов Британии — ждали на склоне пологого холма, перед которым простиралось ровное поле, где они могли беспрепятственно атаковать. Среди этих полков повсюду были расставлены отряды из других местностей Британии, пришедшие к Амброзию под знаменами своих вождей. Позади основного ядра армии полого поднимались холмы, поросшие случайными зарослями терновника и желтого утесника; холмы сходились к длинному гребню, который изгибался к западу чередой низких скалистых гор, а к востоку щетинился густым дубовым лесом. Жители Уэльса, привычные сражаться в гористой местности, расположились на флангах: отряды выходцев из Северного Уэльса Амброзий укрыл в дубовом лесу, а на западных отрогах, отделенные от них всей британской ратью, стали ратники Южного Уэльса. Эти отряды, легковооруженные, очень маневренные и жаждущие свести с саксами старые счеты, должны были держаться в резерве как подкрепления; им предстояло нанести стремительные удары, которые по приказу Амброзия раз за разом будут пробивать оборону врага в самых слабых его местах. И можно было не сомневаться, что они не упустят ни одного из саксов Хенгиста, когда те дрогнут и побегут с поля битвы.

Саксы, попавшие в свою же ловушку, запертые в долине распахнувшей по флангам крылья могучей ратью и зажатые между скалой Каэрконана и узкой тесниной, где собирались устроить засаду, сражались как демоны. Но преимущество было не на их стороне: они вступили в битву со страхом в сердцах — страхом перед Амброзиевой славой и его жестокостью при покорении Генореу, но более всего — как мне говорили — со страхом, который вселило в них мое пророчество Вортигерну и который передавался из уст в уста со скоростью огня, охватившего крепость Генореу. И конечно, знамения были на руку Амброзию. Две рати сошлись перед самым полуднем — и к заходу солнца все было кончено.

Я видел все — от начала и до конца. Это была первая великая битва в моей жизни и, я не стыжусь в том признаться, — почти последняя. Оружие в моей битве — не копье и не меч. Если молва говорит правду, я приложил руку к победе при Каэрконане еще до того, как прибыл на поле битвы, а достигнув его, волею моего бога сыграл в ней роль, однажды и в шутку отведенную мне Утером.