Хрустальный мальчик

– Только ты сам… – шепнула она, – ты сам смотри меня не выпусти!

В закатных лучах, когда гаснет день…

Анна и Землерой шагали по лесу, держась за руки. Ещё светло было, но даже робкие и тонкие лучики солнца не пробивались сквозь плотный свод из листьев и крепко переплетённых древесных ветвей. Не было слышно ни звука, даже тех, какие издают животные – только дыхание и сердцебиение Анны. Не шуршали мох и сухая земля под их ногами; редкие травинки и тощие былинки колыхались, но не звучали, и паук, и пойманная им муха примолкли и затихли, пока Анна и Землерой, всё держась за руки, не поднялись на три пригорка и не скрылись за ними же. Тогда солнце вдруг засияло, тогда же по деревьям деловито забегали белки, и муха безуспешно забилась в коварных сетях своего палача.

Анна и Землерой шагали всё дальше. Где-то вдали ухал ветер, путающийся в листве и между низких сучьев. Совсем темно стало кругом них, и Анне казалось, будто ступает она под плотным мглистым плащом. Она цеплялась за сильную руку Землероя, под её ногами перекатывались комочки совсем ссохшейся и отвердевшей почвы.

– Ты почему такой спокойный? – сипло шепнула она.

Землерой не смотрел на неё; отвернул в сторону голову, и его слишком светлая кожа, казалось, сияла во мраке. Анна медленно занесла свободную руку и протянула к нему ладонь со всеми растопыренными пальцами. Землерой никак не отреагировал.

– Эй, – шёпотом повторила Анна.

Землерой широкими шагами двигался по чуждой, неприветливой лесной земле. Молчание осталось у них за спинами, погребённое и надёжно спрятанное за тремя горбатыми пригорками, и там же остались широкие лучи солнца, и там же остались бушующие звери. Здесь лес не молчал: он выл пастями голодных волков. Анна сглотнула комок, встрявший в горле.

Лес предупреждал: он свистел ветром да шумел листьями. Сверху одна за другой сыпались плотные, жилами покрытые яркие пластинки. Анна дрожала: листья щекотали её лицо, острыми кромками взрезали кожу – не так, чтобы опасно, но больно, и она видела, как на пальцах её, касающихся порой щёк, застывают капельки крови.

Лес злился: он шумел топотом копыт величавых лосей, что уносились от них прочь скачками. То тут, то там за толстыми мощными столпами древних деревьев мелькали тёмные гигантские треугольники, окутанные сизоватой дымчатой вуалью.

Лес судачил: стрекотали белки, взбирающиеся по стволам, шуршали жуки, недовольно копошились в муравейниках муравьи, зло тявкали вдалеке лисы, и каждый звук, что вырывался из их глоток, отдавал низкими зловещими нотками, сливался в глухой непрестанный бой – бой барабана, который предвещает осуждённому скорое восхождение на эшафот. Анна всё крепче цеплялась за руку Землероя, жалась к нему и путалась в шагах. Под ногами у неё перекатывались сухие орешки с толстой кожурой, муравьи беззастенчиво всползали до её коленей и падали потом на землю. Анна прижимала свободную руку к губам и так их кусала, что кровь выступала и из них.

Темнота наползала на лес, как плащ, как неумолимая ледяная глыба. Под глухой рокочущий стук звериных пересудов, под треск сучьев и сухой почвы Анна шагала во мрак.

– Ай! – закричала она.

Слева вспыхнули, как десятки фонариков, чьи-то круглые, голодные, гигантские жёлтые глаза.

– Не бойся, – твёрдым голосом сказала Землерой и крепче сжал её локоть, – я с тобой.

Жёлтые глаза-фонари неотрывно следили за нею, и в каждом глазе таилось копьё. Анна неуклюже семенила вперёд. Наверное, не было сейчас на свете подпорки более мягкой и ненадёжной, чем её собственные ноги: звук, всплеск света, слишком неожиданный неровный удар сердца – только одного явления из списка хватило бы, дабы она упала ниц. Влажный запах мха, плесени, клюквы, странного и лишнего здесь уксуса пропитывал землю, листья, стволы. Анна шагала вперёд. Пальцы её, державшиеся за локоть Землероя, совсем побледнели и потеряли чувствительность.

Землерой двигался мягко – словно над землёй парил, не касаясь её. Свободной рукой он то и дело аккуратно раздвигал низко повисшие лапы деревьев. Листья, когда касались Анны невзначай, взрезали её кожу, и они путались в волосах у неё, и непонятная золотисто-серая пыль повисала у неё перед глазами и забивалась в нос, неприятно щекотала его до слёз перед глазами – но Анна не могла чихнуть, только беззвучно плакала и крепче держалась за руку Землероя. Тонкий и тяжёлый плащ загадочной темноты безудержно наваливался на них и всё норовил застегнуть у самого горла тугую застёжку, совсем перебить дыхание. Анна вывалила язык – сдалась, и тут же в язык её вонзилось с писком тонкое длинное жало комара.

Анна споткнулась – и Землерой опять подхватил её. Они спускались с самого высокого пригорка, где ещё слабо дотлевали остатки солнечного света, как угольки от брошенного людьми костра, в пологую широкую долину. Над землёй долины клубился черновато-коричневый густой туман; ноги в нём тонули, не было видно, что же таится на расстоянии вытянутой руки, засев в глубине загадочной чащи. Всё снова смолкло, и сердце Анны тяжело забилось в груди, переполненное страхом и кипучей кровью.