Хто такі совки, або Антологія совка

У советской власти была своеобразная привычка самой создавать себе врагов, а потом подозревать их в заговоре против государства. Впервые она поступила так, объявив, что все представители определенных социальных классов и сословий – в первую очередь бывшие дворяне, представители буржуазии, священники и кулаки – по определению являются «классовыми врагами», обозленными потерей своих привилегий и готовыми ввязаться в контрреволюционный заговор, чтобы вернуть их. Следующим шагом по этому пути была предпринятая в конце 1920-х гг. «ликвидация как класса» определенных категорий классовых врагов, в частности кулаков и, в несколько меньшей степени, нэпманов и священников.

Это означало экспроприацию жертв, лишение их возможности добывать средства к жизни привычным способом, нередко – арест и ссылку.

Глупость, грубость, неумелость и продажность советских бюрократов служили главной мишенью для сатиры на страницах «Крокодила». Его фельетоны и карикатуры иллюстрировали разные методы, с помощью которых чиновники добывали себе и своим знакомым дефицитные товары и предметы роскоши, отказывая в них остальному населению. Они показывали, как чиновники отсутствуют на рабочем месте, бьют баклуши, даже если присутствуют, не слушают граждан, отчаянно умоляющих выдать им драгоценные «бумажки», без которых в советской жизни были немыслимы простейшие операции вроде покупки железнодорожного билета.

На красноречивой карикатуре «Бюрократ на трапеции» изображены два цирковых артиста, выступающих на арене. Один, представляющий злополучного гражданина, взвился в воздух с трапеции. Другой, бюрократ, должен, по идее, поймать его, но вместо этого сидит на своей трапеции, держа табличку с надписью: «Приходите завтра».

«Ключевым словом, самым важным в языке, было слово "блат", – писал о позднем сталинском периоде британский журналист Эдвард Крэнкшо. – Без соответствующего блата было невозможно достать билет на поезд из Киева в Харьков, найти жилье в Москве или Ленинграде, купить лампы для приемника, найти мастера починить крышу, взять интервью у правительственного чиновника… Многие годы [блат] был единственным способом получить необходимое.

Советские граждане были большие мастера по части писания жалоб, ходатайств, доносов и разных других писем властям. Они писали (как правило, индивидуальные, а не коллективные письма), а власти нередко отвечали» (SHEILA FITZPATRICK. EVERYDAY STALINISM. ORDINARY LIFE IN EXTRAORDINARY TIMES: SOVIET RUSSIA IN THE 1930S. NEW YORK OXFORD OXFORD UNIVERSITY PRESS, 1999. – С. 4, 6, 27, 28, 31, 77).

Юрій Андропов сказав (а Горбачов потім повторив) важливу річ: «Ми не знаємо суспільства, в якому живемо». Це було, мабуть, головною умовою успіху всієї кампанії маніпуляції свідомістю совєтських людей. Чи фатальне це незнання? Не лише фатальне, але й ганебне. Вже Лебон відмітив, що найефективніше в маніпуляції свідомістю діють слова, які не мають певного сенсу, які можна трактувати і так, і так. Парадокс, власне, полягав у тому, що маніпулянти – автори комуністичних лозунгів, поєднань слів, які, за Лебоном, не мали певного сенсу, – опинилися з жертвами маніпуляцій в одному човні; вони вже й самі не розуміли (а чи розуміли взагалі?) те, що проповідували десятиліттями.

«При коммунизме человек обязан стоять по стойке «смирно», т. е. пятки вместе, носки врозь, руки по швам, глаза максимально расширены и подобострастно уставлены на начальство» (О. Зінов'єв).

Парадигматичною для аналізу homo soveticus стала книга О. О. Зінов'єва «Гомо советикус».

Як писав сам Зінов'єв, «Я – коммунист, но не в том смысле, что верю в марксистские сказки (в Советском Союзе в них вообще мало кто верит), а в том смысле, что родился, вырос и воспитан в коммунистическом обществе и обладаю всеми существенными качествами советского человека. Например, если они (західні європейці – А. Т.) ещё будут приставать ко мне с вопросами о моей партийности, я пошлю их на… Они рассмеялись, ибо это русское слово из трех букв знали хорошо. Но смеялись они не над тем, что я его употребил, а над тем, что оно у нас считается неприличным».

«Эта книга – о советском человеке как о новом типе человека, или, короче говоря, о гомососе. Моё отношение к этому существу двойственное: люблю и одновременно ненавижу, уважаю и одновременно презираю, восторгаюсь и одновременно ужасаюсь. Я сам есть гомосос. Потому я жесток и беспощаден в его описании. Судите нас, ибо вы сами будете судимы нами», – пише автор у передмові.