Худяков

В книжках для народа Худяков широко использовал пословицы и поговорки, песни и предания, как бы возвращая народу его же собственные мысли. Он как будто говорил читателю: «Ведь это твои слова, тобою открытая истина, следуй же ей. И прислушайся к тому, что рас-скажу тебе я, подмечай, как близка твоя истина к моему рассказу и как не вяжется она с твоими суевериями».

Общение с народом при сборе фольклорных материалов показало Худякову всю глубину народного невежества, особенно наглядно проявлявшегося в народных суевериях. Разработка мифологической теории на материалах русского фольклора подводила теоретическую основу под эти суеверия, протягивала нить к первобытным воззрениям человека на природу. Отсюда само собой напрашивался вывод: необходимо в первую очередь разрушить народные суеверия; именно они держат народные массы в темноте и бездействии. И мы видим, как во всех своих книжках, подходя с разных сторон к одному и тому же вопросу, Худяков стремится раскрыть то зло, которое принесли человечеству невежество и суеверия, показать их исторический источник и их социальные последствия.

Этой мыслью пронизан его первый авторский труд для народа — «Рассказы о старинных людях», состоявший из четырех выпусков, опубликованных в 1864— 1§ 65 годах. В них содержались очерки по истории древнего мира — рассказы о древних индийцах, египтянах, финикийцах, ассирийцах и вавилонянах, персах, греках и римлянах. Был среди этих рассказов и очерк «Древние израильтяне», но его запретила цензура, как несогласный «с историей, святой церковью и всеми разумными людьми признанной»^{99}.

«Рассказы о старинных людях» не только политическая история народов, но также история верований древнего мира, как первоосновы социальных отношений. И когда цензура, спохватившись через некоторое время, занялась специальным рассмотрением этой книжки, цензору, ее рецензировавшему, прежде всего и бросилась в глаза атеистическая концепция Худякова, отметавшая вместе с суевериями и христианскую религию.

«…Сочинитель «Рассказов», — говорилось в отзыве цензора, — объясняет происхождение религии у каждого народа преимущественно влиянием на него естественных сил, присоединяя к тому и другие источники: невежество масс и выдумки жрецов, которые хотели властвовать над необразованными массами и обогащаться на их счет»^{100}. И цензор негодует по поводу того, что «о необходимой, присущей человеческому духу потребности в религиозных верованиях» у Худякова «нет и помину». Но особенно возмущал цензора тот факт, что Худяков не противопоставил язычеству древних народов христианскую религию, по существу, уравнял их. «Так как религия, по учению «Рассказов», — пишет он, — возникает у народа в период его невежества, когда он почти еще ничего не знает, то автор постоянно называет ее суеверием. Такое название было бы совершенно понятно, если бы он разумел под ним только языческую ложную религию, противополагая ее вере истинной, христианской. Но об этой противоположности нигде не упоминается: для автора нет различия между суеверием и религией вообще…»^{101}

Цензор-рецензент, несомненно, уловил главный замысел Худякова — развенчать вместе с суевериями и «истинную» религию. И то и другое было в глазах Худякова средством для угнетения масс, с одной стороны, и показателем достигнутого уровня научных знаний — с другой. И чем выше становился этот уровень, тем больше перед человеческими знаниями отступали суеверия и религия. Под таким углом зрения и рассматривал Худяков историю древнего мира. «В Египте и Ипдпи, — пишет оп, — строгое разделение каст, несчастное положение суеверного, забитого парода, жизнь жрецов и царей за счет народа… У вавилонян и персов хотя тоже много суеверий, но эти суеверия уже не так давят народ… У этих народов и сословия более или менее равны в правах, хотя все вместе — рабы одного владыки, который один обладает верховной властью и распоряжается народом по своему личному произволу… У финикиян власть царя была уже ограничена и не одними жрецами, но и богатейшими гражданами»^{102}. Афины же, продолжает он свою мысль, «достигли такого свободного политического устройства, при котором сам народ решал мир или войну, назначал и сменял всех чиновников и издавал законы»^{103}. Здесь, как считал Худяков, высшую власть имело народное собрание. Таким образом, политическую свободу он ставил в прямую связь с развитием человеческого общества от суеверий и религии к знанию. «…В наше время, — заключал Худяков свою мысль, — народы достигли или по крайней мере стремятся достигнуть совершенного уничтожения рабства, полной свободы мысли и слова, полного равенства всех полов и сословий и мечтают о братском союзе народов»^{104}. И не случайно в агентурном донесении в III отделение говорилось, что в книжке Худякова проводится мысль, что «образованные люди нс нуждаются в царской власти»^{105}. Этот вывод действительно вытекал из его освещения истории древнего мира.