Худяков

При одном из обысков в Петербурге нашли бумажку с записанными на ней загадками и ответами на них. И тогда выяснилось, что это записи Андрея Кондратьева, его упражнения в письме, которые ему задавал Худяков. Кроме народных загадок с отгадками, здесь был следующий текст в виде вопросов и ответов:

«Кто всегда людей вешает?» — Царь.

Кто всегда над бедными смеется? — Бог.

Какие всегда умные люди? — Которых вешают

и ссылают.

. . . . . . . . . .

Где всегда хорошие люди? — В Сибири.

Когда лучше будет жить? — Когда не будет царей.

Кто на свете подлецы и дураки? — Генералы»^{94}.

Вот то немногое, что известно об Андрее Кондратьеве. Пропали ли даром уроки политической грамоты или дали свои плоды — мы не знаем.

Еще меньше у нас сведений о другом юноше, близком к Худякову, Мейере Левентале. Выходец из бедной еврейской семьи, он был учеником в мастерской Технологического института. Худяков оказывал ему денежную помощь, а по словам брата Худяковой, А. А. Лебедева, Левенталь одно время у Худяковых жил. Левенталь был арестован во время следствия по делу Каракозова. При аресте у него нашли лист бумаги с рисунком шахматной доски, обозначенными на ней фигурами и надписью: «Задача в память 4-го апреля. Фигуры представляют римскую цифру IV». Левенталь утверждал, что списал эту задачу в газете, но это был вымысел^{95}.

Покушение Каракозова изображалось, таким образом, как борьба на шахматном поле. Кто подразумевался под белыми и кто под черными фигурами, сказать трудно. Но симптоматично уже то, что о «чудесном спасении» царя ни в заглавии, ни в комментариях Левенталя не было ни одного слова.

Летом 1865 года у Худяковых получила приют молодая девушка Е. Д. Шемякина, учившаяся в бесплатной школе А. К. Европеус. «Шемякину, как мне рассказывали, — сообщал на допросе Лопатин, — рекомендовал попечению госпожи Европеус господин Энгельгардт (впоследствии известный народник-публицист. — В. В.), который желал вывести ее из-под влияния не совсем нравственной семьи (одна из ее сестер, судя по рассказам, просто публичная женщина)»^{96}. Летом, когда занятия в школе Европеус прекратились, Шемякину взяли к себе Худяковы. Она пробыла у них около трех месяцев, встречала там, по ее словам, А. Никольского, М. Левенталя, Г. Елисеева и некоторых других^{97}.

Как мы видим, сведения эти очень отрывочны. Но все же они дорисовывают человеческий облик Худякова.

ГЛАВА ШЕСТАЯ ЗНАНИЯ НАРОДУ

Его имя осталось не только в памяти личных друзей и товарищей; оно осталось и останется почетно в рядах русских революционных деятелей, как одного из самых искусных пропагандистов революции в России под цензурной формой.

Из некролога И. А. Худякова, «Вперед!», 1 декабря 1876 года, № 46.

Потаенную, подпольную деятельность Худяков сочетал с легальной литературной работой. Но теперь эта работа приобрела иное направление, чем в годы, отданные изучению устного народного творчества. Тогда он брал у народа, ничего не отдавая взамен; теперь он возвращал свой долг народу, стремясь вручить ему светоч знания, раскрыть глаза на окружающий мир и на причины народных бедствий. «К этому времени, — пишет Г. А. Лопатин, — относится полный переворот и в литературной деятельности Худякова. Вместо лингвистических исследований он принимается за популяризирование для народа имеющегося знания. Он пишет книжки для народных масс, книжки цензурные, но тем не менее говорящие в опытных руках о многом не особенно-то цензурном»^{98}.

Надо, однако, сказать, что книжки Худякова не были просто популяризацией чужих трудов. Когда дело касалось исторических и общественных явлений, он самостоятельно их переосмысливал, создавал собственную концепцию исторического процесса, в котором главную роль отводил народным массам или защитникам их интересов[3].

Имелась ли связь между прежними научными разысканиями Худякова и его книжками для народа, или это были два обособленных этапа его литературной деятельности? Конечно же, такая связь существовала. Она прослеживается и в его ученых трудах последних лет и в книжках для народа. Так, в статье «Женщина допетровской Руси», опубликованной в «дамском» журнале «Модный магазин» в 1863 году (№ 20–22), рассматривается образ женщины в народной поэзии и древнерусской литературе и одновременно дана характеристика женского бесправья, полуазиатских форм подчинения, узаконенных «Домостроем». Все это показано на общем фоне допетровской Руси, то есть в прямой связи с политическим и общественным строем.