Худловары

То, что происходило дальше, тоже вполне повторяло рассказ: после моей публикации Лукьяненко устроил в редакции «Полдня» скандал. Оказывается, доступ к телу Бориса Натановича окружает плотная толпа киборгов из числа «учеников». Этот Редакционный Совет решает, какой из присланных материалов стоит давать читать Стругацкому, а какой сразу выкинуть. Я, сам того не зная, взломал фильтрационный лагерь, послав личное письмо через колючую проволоку.

Но сейчас даже такие игры кажутся никчёмными. Что особенного было в ответах этих уважаемых, но страшно далёких от меня людей? Да ничего такого они мне не сказали, чего не знал бы я сам. А между тем вокруг было множество людей близких, которые говорили гораздо больше.

Джим Моррисон в коляске

В середине апреля 2005-го, в ночь на годовщину нашей свадьбы, мы с женой Катей поругались. Я отправился выпить в «Билингву» и там познакомился с женой Настоящего Фантаста. Муж её, как и подобает Настоящему Фантасту, уехал на киевский Съезд Настоящих Фантастов «Портал». Бедная женщина наконец смогла глотнуть свободы.

Однако в разговоре со мной она слишком рьяно защищала странные занятия своего мужа. Прямо так и говорила – мол, уважаю его работу, его книги. И я тогда подумал: как хорошо, что женщины, с которыми я жил, скептически относились к моей писанине. Им всегда было нужно что-то реальное, человеческое.

Вот и в этот раз мы с женой поругались по сходному поводу. А ведь она, как и прочие мои подруги, была права. И только благодаря им, скептичным моим анти-музам, я ещё не потерял связь с реальностью, как некоторые фантасты.

Вернувшись домой, я помирился с Катей и прочёл в новостях, что Людмила Путина на съезде филологов призвала этих самых филологов заняться чем-нибудь полезным вместо того, чтобы рыться в окаменевшем говне классики. Слова не мальчика, не мужа, но жены!

# # #

Через несколько дней мой батя приехал в московскую больницу МПС с больным сердцем. Самое сильное впечатление от больницы оставила приёмная. Напротив стола с компьютером, где пациентов заносят в базу, стоит стул для посетителей. От него до стола – два с половиной метра. Пока заполняли анкету, батя все время порывался встать с этого стула и подойти к столу поближе, чтоб нормально разговаривать с врачихой. Заметив это, я решил пододвинуть его стул поближе к её столу.

Оказалось, что стул крепко привязан бинтами к батарее центрального отопления. Видимо, многие уже пытались его придвинуть, но это нарушало какой-то особый порядок в приёмной. Излишняя прямота коммуникации тут не приветствовалась.

На батю больница тоже произвела гнетущее впечатление. Чтобы развеяться, он попросил меня привезти чего-нибудь почитать. К следующей поездке я собрал несколько книжек повеселее, а заодно прихватил распечатки со своим старым худлом.

Всю мою фантастику он сразу забраковал. Зато американские очерки пошли на ура. И я знал, почему. «Тот, кто в пятнадцать лет убежал из дома, вряд ли поймёт того, кто учился в спецшколе», – пел Цой. А я в пятнадцать лет убежал из дома прямо в спецшколу, и с тех пор родители вообще не понимали, чем я занимаюсь. В американских рассказах был хоть что-то из моей реальной жизни.

По дороге из больницы, подавленный её мрачностью, я вдруг начал переводить песню «People are strange» Джима Моррисона. Я уже пытался сделать это в 1994-м году, в тот самый день, когда впервые попал в США. Знакомые ребята, которые должны были меня встретить, перепутали место высадки, и я три часа сидел в аэропорту Далласа, ни черта не понимая и не умея сказать по-английски – настоящий чужак в чужой стране. Но тогдашний перевод получился не очень. И вот пробило на новый.

А у дома во дворе я встретил Катю с Китом. Кит сидел в коляске, насупившись. Он родился 11 июня 2004 года, ровно через 10 лет после моего первого дня в США. И наверное, сегодня он чувствовал себя примерно так же, как я в тот день. Только что закончилась его первая в жизни зима, которую он провёл в основном дома, и ещё ни разу не видел столько людей сразу. Оказавшись на улице, он мрачно поглядывал на прохожих – их было многовато, и все чужие. Кит выкатил вперёд нижнюю губу, сложил на коленях руки в толстых рукавах комбинезона, и был похож на маленького грустного орангутанга. Я сразу понял, для кого переводил The Doors.

люди не рады

встретить бродягу

смотрят с презреньем

на чужака

женщины гонят

его как дворнягу

даже дорога

бьёт по ногам

ты чужой

слейся с дождём и с толпой

ты чужой

имя размыло водой

ты чужой

ты чужой

ты чужой oh yeah right!

Услышав песню, Кит сразу заулыбался. Что тут ещё сказать? Хорошая песня – это песня, которую можно спеть своему ребёнку.

А то, что она – не совсем русская… Да где оно вообще, это русское, в нашем летучем доме? Немецкая коляска, итальянский стул для кормления, французские прививки, японские подгузники, няня из Молдавии и полный московский двор армяно-узбекских детей. И ещё сотни полезных советов из несуществующего государства Рунет. «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – сплошная Кустурица».