Читаем Художественная культура русского зарубежья, 1917–1939 полностью

Одна из причин феноменального успеха дягилевского предприятия заключалась в выборе удачной стратегии: Дягилев использовал этно-ресурс России, выгодно преподнеся его Западу, разработал рекламную сеть, организовал команду относительно постоянных участников-профессионалов, создал конкурентоспособный продукт-новинку[1321]. В культурном поле Парижа Дягилев, сделавший свое имя и проекты своеобразным брендом, стал необычайно моден, а включение в театральную антрепризу представляло композитору-балетмейстеру-танцовщику-художнику солидные дивиденды для завоевания европейской публики. Таким образом, присоединение композитора к группе Дягилева можно рассматривать как стратегию, благодаря которой сформировывалась определенная идентичность, становясь впоследствии значимым ресурсом. Факты свидетельствуют, что большинство признанных за границей русских музыкантов, таких как Стравинский, Прокофьев, в начале своей зарубежной карьеры были успешно «раскручены» Дягилевым. По весьма экстравагантному мнению Л. Сабанеева – непосредственного участника и свидетеля заграничной жизни русских эмигрантов, – мировые репутации Стравинского, Прокофьева, Мусоргского, Римского-Корсакова были созданы «не столько непосредственным обаянием их творчества, сколько некогда имевшим место их гениальным преподнесением Европе, что было делом мага и волшебника этой области – покойного Дягилева, великого мастера создавания мировых шумов и успехов»[1322].

Глазунов не был активно включен в группу Дягилева, но владел другими, не менее сильными ресурсами, а именно: символически он был близок к «корсаковской» группе (поскольку являлся его учеником); беляевским проектам (именно М. Беляев спонсировал регулярно получаемые Глазуновым Глинкинские премии, а также издавал сочинения композитора) и группе профессоров Петербургской консерватории[1323]. Зарекомендовав себя на рубеже веков молодым апологетом Новой русской школы и признанным музыкальным классиком Петербурга, Глазунов с течением времени не изменил свой имидж и не завоевал авангардных позиций на музыкальном рынке Франции, но оказался привлекателен для другой части парижской публики – русской диаспоры[1324].


Одним из способов адаптации русских эмигрантов первой волны в инонациональной среде явилось формирование ими диаспоры – самостоятельной общности с автономным юридическим и социокультурным статусом, сформированными центрами влияния и налаженной коммуникативной сетью. Как отмечает М. Раев, в 1920–1930-х годах русские эмигранты стремились избежать «денационализации», страх перед ассимиляцией заставлял их охранять свои язык, веру, культурные традиции, сознательно вести за рубежом «русскую жизнь», поэтому русские за границей были не просто этнической общностью, а «обществом в изгнании»[1325]. Это «общество» отвечало основным критериям существования диаспоры (по В. Попкову), поскольку имело:

выраженную культурную идентичность группы (пролонгировалась собственная картина мира);

сформированные центры влияния (функционировали культурные, образовательные учреждения)[1326];

налаженную коммуникативную сеть внутри группы (существовала пресса и другие СМИ)[1327].

В современной науке разработаны несколько теорий диаспоры, одна из которых принадлежит историку В. Тишкову. По его мнению, характерными чертами и составляющими феномена диаспоры являются:

наличие и поддержание коллективной памяти о «первичной родине» (географической локации, исторической версии, культурных достижениях и культурных героях);

сознательное интегрирование членов диаспоры в стране проживания и чувство отчуждения в этой стране;

ностальгическая вера в родину предков как идеальный дом, куда представители диаспоры или их потомки должны возвратиться;

убеждение, что члены диаспоры должны коллективно служить сохранению и восстановлению своей первоначальной родины, ее процветанию и безопасности.

Эти черты доминируют в картине мира и регулируют жизнедеятельность членов диаспоры, которая, по В. Тишкову, представляет собой не просто географическую локацию социокультурной группы, а является стилем жизни и личным выбором[1328].

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение