Расчищенная в 1958 году «Троица» (ок. 1620) представляет собой одно из наиболее серьезных созданий рубенсовского гения. Два ангела справа и слева были приписаны через пятнадцать лет, и не самим художником, и надо сказать прямо, портят композицию, снижая ее мужественный суровый драматизм своей сентиментальностью. Ракурс фигуры Христа подтверждает лишний раз, насколько живы были у Рубенса воспоминания об Италии, в частности о Мантенье. Серые облака с почти черными тенями сменяет к центру ослепительно белый саван, в контраст к нему дан желтый цвет тела умершего. Синие тени моделируют формы и придают телу особую мертвенность. В скупости цветовой гаммы скрыта суровая образность. Движение облаков направлено прямо на зрителя. Направление обозначает приближенная к переднему плану рука Саваофа. Но вместе с тем ритмы горизонтальных линий как бы останавливают это движение. Фигура Христа нарисована и вылеплена с поразительным реализмом. Мощное тело атлета, человека большой физической силы, безвольно распростерто перед нами, вызывая чувство сострадания. Лицо благородно и несет отпечаток высокой мысли. Мучение не коснулось духа. Страдало только тело, и в смерти оно прекрасно. Чувствуется, что художник обожествляет человеческое тело и наделяет бога совершенной мужественной человеческой красотой. Ни малейшего намека на аскетизм в трактовке образа нет. «Здоровый дух в здоровом теле» — этот принцип он последовательно и настойчиво проводит в искусстве. В этом, казалось бы простом, мотиве — неподвижном человеческом теле — Рубенс заставляет нас видеть, однако, удивительное разнообразие движений: в склонившейся к плечу голове, которая давит на него своей тяжестью, безвольно упавшей левой руке, в ее повороте, в ее вывернутой ладони. Какое богатство линий контура, какая свобода игры складок ткани! Во всем ощущается могучий прирожденный дар монументалиста, каковым Рубенс и обладал на самом деле, постоянно его реализуя. Недаром он писал в 1621 году Уильяму Трамболу: «. большой размер картины придает нам гораздо больше смелости для того, чтобы хорошо и правдоподобно выразить наш замысел… признаюсь, что по врожденному чувству я более склонен писать огромные полотна, чем маленькие вещицы. У каждого свой дар: мой талант таков, что как бы огромна ни была работа по количеству и разнообразию сюжетов, она еще ни разу не превзошла моих сил»[5]
.