Художественный символ в «Слове о полку игореве»

Для меня несомненно, что до создания «Слова» Поэт писал по «замышлению Бояна», учился у него. Называя Бояна «внуком Велеса» и «соловьём», он тем самым даёт его песне творчеству столь высокую оценку, что её современным эквивалентом может быть только «гений».

Образ Бояна, созданный Поэтом, позволяет предположить, что творения Бояна пользовались огромной популярностью, и потому, наверное, оказали влияние на народное творчество, что сложилась бояновская традиция «песнетворчества» на Руси, поклонники которой в одно время с Поэтом сочиняли «ратные повести» о походе Игоря.

II

…Тяжелое, неожиданное нашествие Кончака и Гзака отражено. Наступило мирное время. Поэт вместе с друзьями читает «ратные повести о походе Игоря, Игоря Святославича» — мысли прикованы не к мирным заботам, а к войне. Разгром войск Игоря вселяет в душу тревогу за будущее Руси, властно требует осмыслить, как и почему произошла трагедия, что надо делать, чтобы надёжно защитить Русь от врагов «за Сулой» и «за Двиной».

Но что может сделать сам Поэт? Обнажить корни зла, вразумить князей, не сознающих причин надвигающейся на Родину беды, указать спасительный путь борьбы с врагами. Поэт берётся за перо, он творит поэму о войне и мире, об истории, о сегодняшнем дне и о судьбе «земли Русской».

Тридцать пять древнерусских князей названы и охарактеризованы, а двадцать — изображены в «Слове о полку Игореве». В композиции этой уникальной портретной галереи есть важная особенность: лики всех князей обращены к новгород–северскому князю Игорю Святославичу, потому что мерой его ошибок и его прозрения Поэт меряет будущее Русской земли.

4. Обида в стане «внуков Дажьбога»

Поход Игоря закончился. Почти все его войско «полегло за землю Русскую». Тут развитие сюжета прерывается, резко меняется ритм, интонация, лексика и пространственно–временной масштаб изображения. От повествования Поэт переходит к раздумью о последствиях Каяльской трагедии, к философским обобщениям: «Уже бо, братие, невесёлая година въстала».

Еще ни слова не сказано ни о чём, что произошло после разгрома русских — ни о плаче–причете русских женщин по погибшим, ни о нашествии половцев, ни даже о пленении князя Игоря. Поэт обращается к «братьям» как бы с поля битвы, сразу после её окончания, но сам находится где‑то «в отдалённой области небес», и в силу этого всему, что изображено, сообщается одновременно и земной и космический масштаб. Поэт подводит итоги трагедии и очерчивает перспективу по горячим следам схватки, но все, о чём он говорит, дано в прошедшем времени как результат, хотя многое ещё не успело начаться, — Поэт взывает к «братьям» словно из далёкого будущего.

Можно сказать так: нет угла зрения, под которым написан подытоживающий фрагмент, есть всеохватное поле зрения. Поэт как бы одновременно пребывает всюду: и в будущем, и в настоящем, и над полем битвы, и над Русью, и над Доном, и у Синего Моря.

«Уже бо, братие, невесёлая година въстала» — «година» ведь не час, и не день, а «времена», исчисляемые годами и десятилетиями, поэтому говорить сразу же после окончания битвы, что уже пришли «невесёлые времена» — значит пророчествовать их неизбежное наступление. У пророка ясновидящее зрение, и он может о будущем думать и писать как о прошедшем — это сообщает предсказанию достоверность совершившегося факта. Судя по общему смыслу, «невесёлая година» понималась Поэтом как неблагоприятная полоса времени с определённым набором признаков — событий и явлений.

Первым называется то, что очевидно — «уже пустыни силу прикрыла». Так охарактеризован разгром русского войска. Кажется, другого содержания нет в этом стихе. Присмотримся, однако, повнимательнее. Слово «пустыня» — не синоним «половецкого войска», одержавшего победу и даже не синоним «Половецкой земли». «Пустыни» (пустыня) выступает экспрессивно окрашенным эквивалентом «поля» (степи), и обозначает оно пространство чрезвычайно обширное, которое можно охватить взглядом только с большой высоты. Оно — совсем иное понятие, чем «войско половцев» или «Половецкая земля», хотя оно здесь, спору нет, подходит, как никакое другое. Поэт, без сомнения, знает отличие «степи» от «пустыни», но тем не менее заменяет одно другим. Конечно, степь тогда была гораздо пустынней, чем ныне: на её просторах почти не было городов, отсутствовали индустриальные объекты, и жило в сотни раз меньше людей. Но главная причина замены все же в другом: ещё более пустой и тоскливой представлялась степь в воображении после того, как трава схоронила убитых. Степь стала Пустыней Смерти: никто не придёт сюда ни похоронить убитых, ни навестить их могилы. Родина недостижимо далеко за горами, за холмами! Ее сыны — жертвы княжеских «обид» и амбиций — будут лежать здесь в вечном одиночестве. Очевидно, древнерусское слово «пустыня» ярче, чем «поле», передаёт содержание и эмоциональное напряжение стиха, так как оно заряжено иными, более подходящими негативными ассоциациями.