Художник Её Высочества

— Про вечную жизнь я просто так спросил. Завещю свой труп науке.

— Понимаю. Только у тебя пока в ногах крепкий плюс, в глазах блеск, хронически здоров. Молодые ступают при ходьбе на носок, у среднего возраста центр тяжести полной стопой, старики, больные и замученные проблемами тяжело опираются на пятку. Ты только на меня шагнул — я сразу продиагностировал. Живи да радуйся. Иди, открути мне ножку? Устроено так, что кто сорвал, тот и считается владельцем.

— А если владеет звёздная ассоциация — кто в этом случае хозяин?

— Возьмут какого-нибудь горемыку, живущего лет по двадцать тысяч, и приходится ему гонять из конца в конец Галактики без выходных. То сверхновая квакнется — давай миры эвакуировать, то другая бодяга. Хлопотно, но потом грудь наградными звёздами усеют, небо позавидует.

Степан снова опасливо посмотрел вниз на грибницу, подосадовал: такая ямина, сдрейфить можно. Жульен даже содрогнулся телесами от желания угодить. Хоть в лифт посадит, хоть на салазки, да со снежной горки вниз, ух! Было б указание.

Так джин вообще всё может? Джин опять всеподданически вибрирует. За кого его тут держат?! Днём как обруч, ночью как уж. Он в мужья шефу не набивается, но ответ — ремешок. Кроме одного. Он не может быть оружием. Так что полководца из художника не получится.

— Слушай, искуссник, а ты носки можешь клонировать?

— Не понял, капитан, у тебя с носками какая-то проблема?

Не то чтобы проблема быстрого превращения носков в валенки от грязи, но когда спишь быстрее, не пялишься в телевизор, не путаешь язык с развязавшимися шнурками, не киряешь больше суток, носки самому стирать уже западло. Желательно, чтобы каждое утро у кровати лежали новые белые носки. Договорились?

Терентий торчит в люке звездолета. Улыбается, как только щеки не треснут.

— Сам до дому доберешься курьерским, генацвале, или подбросить по старой дружбе тихими стопами?

У Степана обычным порядком хронические морщины от удивления. Подтяжку лба пора делать.

— А… так… Неужели он как звездолет..?!

Головатый аж сплюнул себе под танцующие ноги, успешно подражая землянам. Ну какого рожна он эту тупицу оставлял здесь так долго? Апухту забирать? Степан сразу разулыбался. Да пусть забирает драндулетину пароконную. Тем более Антуанетта в ней обрыгала всё что можно и нельзя.

— Терентий, а если меня пытать начнут, чтоб я заставил Жульена супербомбу сделать или что другое хитропакостное?

— Пусть тиранят в своё удовольствие. Пытать-то будут слугу в твоём обличии. И ему интересней. Но до этого, уверяю, не дойдёт. Ты, всеблаженный, сначала попробуй, когда будешь ванну принимать, поднять из неё ягодицами мыло. Эй, Жульен, ну как тебе хозяин?

— Хороший мужик. Побрить только надо.

Степан досмотрел, пока брилиантик корабля не погас в звездной коллекции драгоценностей, приказал деньщику:

— Мы все-таки попробуем. Люблю, знаешь ли, принять ванну в открытом космосе. Сделай-ка мне её, Абдурахман ибн Хотабыч. Мыло давай. Да нет, обмыленное.

Как не вертелся, обмылок из воды ягодицами он так и не поднял. Успокоился, выпил в ванне чашечку кофе и глубокомысленно заметил:

— Наверное у меня не тот размер. Вот если бы наша бухгалтерша попробовала бы…

Чтобы не перепугать профессора и Абигель, Степан приказал Жульену скрыться в море и выпустить на разведку щупальце. Толщину щупальца не смог бы разглядеть самый сверхмощный микроскоп, но художнику под водой видно так, будто стоит рядом.

Моросил дождик (в Крыму-то!). Абигель сидела под навесом, оплетенным виноградной лозой и меланхолично водила ногтем по столешнице. Ноготь оставлял на старом дереве еле заметные светлые риски. Профессор устатуился рядом, потягивал вино из фужера.

— Хватит хандрить! — вдруг вскричал он. — Послезавтра едем мы! Завтра уже едем! Спорим?!

— Ну папа… Спорим, что гусинная печёнка вкуснее гуся.

— Нэ папа, нэ папа! Истосковалась она по Микелянджеле! Дыню ему везем. Почти уехали!

— Запомню вам Микелянджеле, — расхохотался Степан. Сердце опять хватало холодными пальцами. — Жульен, всплыви на поверхность, прикрой экраном, я искупаюсь.

— Я всегда экранирован, с тобой ли или без тебя, капитан.

Смыл соль душем и полетели в Москву. Валялся на животе, смотрел через прозрачный пол на пролетающие внизу молнии рек, серебряные монеты озёр доантичной неровной чеканки, на города, разгорающиеся электрическим пламенем, и чувствовал, что улыбка не сползает с лица. Савсэм дурацкая улыбка савсэм счастливого человека, вах, вах! Чего бы эдакого отчебучить? Как бы её так встретить, чтобы холодные пальцы раздавили сердце окончательно? Стол, само собой, организует, ну шампанское, ну свечи… Банально. И в столице погода испортилась. Дождит.

— Жуль, ты тучи разгонять умеешь?

— Как прикажешь, набоб.