Художник Её Высочества

Мазнула квадратик сзади клеевой помадкой и, вытянувшись тростинкой, приклеила бумажку под самый потолок.

— Аби, поедем? — просительно сказал Базальски. Чувствуется, его угнетали такие кружева.

— Но надо же довязать.

— Завязывай довязывать! — не выдержал Степан, — Это другие книги… С ними не получится.

— Тогда в спальне еще есть.

Базальски пошел за ней. Степан же шагал от письменного стола к окну, от окна к столу, как заводной. От стены отклеилась бумажка, запорхала к полу. Подставил ладонь и прочитал напечатанное гарнитурой одно слово: «Степан».

«Да, да! Именно Степан! Что же еще: Диадох Конкордьевич? Перепетуя из-за елки? Подойди к следующей — на нём будет: Андреевич. На следующей: Бумажный. Как же иначе?!»

Сделал пробу, прочитал: «Ты». Следующую бумажку: «Не».

— Фу, померещилось, что ли?

Померещилось, что слова на бумажках имели связь между собой. Впрочем, легко проверить. Повернулся в противоположную сторону, издалека выбрал одну. Выбрал не выбирая, наугад ткнув пальцем. Пошел к ней и в последний момент схватил соседнюю: «Можешь».

«Степан, ты не можешь». Оторвал еще, утопая в отчаянии. «Степан, ты не можешь жить». Следующая: «Без». «Без кого я не могу жить, моя бриллиантовая?! На листочке, содранном с косяка, прочитал: «Бога». «Наплевать бы ему в бороду, твоему богу! Я без тебя не могу жить!»

Какой смысл читать дальше? И так ясно. Но он вертелся на месте, зажатый между письменным столом и горой книг на полу, срывая одну за одной бумажки: У. Меня. Есть. Бог. Возьми. Его. Себе. Я. Всё. Равно.

— Слушай, Стёпа, я её уговорил. Поехали быстрей, пока не передумала.

Виноватая улыбка Базальски исчезла, стала нормальная.

Степан повернулся ему навстречу. На лице «строителя» нормальная улыбка снова превратилась в виноватую.

— Что случилось?

Кивнул на стену.

— Подойди, возьми бумажку и прочитай.

— И что будет? — но сорвал, прочитал: «Побочный». — Ну?

— Следующую.

— Преступление.

— Следующие, следующие, жизнь моя трёхжопая! — сатанея.

— Письмо. Животики. Да что произошло-то?

— Иди, бери её. Я только попью.

Побежал на кухню. В горле войлочный шар. Нахватался из-под крана, пахнущей хлоркой, воды. «Строитель», придерживая девушку за локоть, уже выходил в двери. Степан, пробегая мимо зала, сорвал бумажку: «Скоро». Абигель и Базальски за дверями, он за ними, захлопывает двери. Четвертый этаж, третий.

— Подождите меня на улице.

Снова в квартиру. Ключ английского замка прыгает в руках, не попадает в щель. Попал. С такой силой крутанул, что с пальца сползла кожа и мгновенно взбухла капля крови. Бегом в зал. Первую попавшуюся бумажку, понимая: что бы он ни выбрал, смысл, будет один.

Слова собрались в кружево: «Степан, ты не можешь жить без бога. У меня есть бог. Возьми его себе. Я всё равно скоро умру.»

Встал между этажами. Интересно: заплачет или нет? Ну уж нет. Мужик же он! В глазах так засвербило, что пришлось воткнуть в них кулаки. Постоял немного, обтёр мокрые кулаки о живот…

— Ещё один, потерявший голову на гильотине любви. В каждой глубокой трещине существования, кроме чёрной краски всегда отыщутся цвета надежды. Это я как геолог утверждаю. Ревел, запёрдыш? — разглядывая красноту степановых глаз. — Не бзди, прорвёмся на три четверти.

Последний раз Бумажный плакал в шестом классе. Его сбил велосипедист, ему гипсовали сломанную руку, давали нюхать нашатырную ватку. Белые родители и зеленый велосипедист сидели в приёмной. Велосипед с восьмеркообразными колесами остался на месте происшествия.

Жуль-мобиль так радовался Абигели. Он путано носился под ногами, только цокот от когтей стоял. Каждый круг заканчивал слюнявым целованием абигелевых колен. Девушка находилась там, где надо — в кресле.

Мякенький одел трубу на себя и, секунду потуманившись взором, сделал первый выдох. Только поплыл крик кита, Жуль удрал на балкон. Абигель, улыбнувшись чему-то своему, уселась уютнее. Степан, увидев это, выпустил стесненный в груди воздух. Звук трубы пропадал. Осталось еле слышное комариное зудение. И оно исчезло.

В дверях мастерской появился почтальон. На лице выражение, будто ему только что на улице подарили грузовик с деликатесами.

— Вам посылка, — делая глотательное движение, словно уже попробовал кой чего из деликатесов.

Тут же в дверях показалась мощная спина в лямках крестом. Грузчик пятился, качаемый ящиком. За ящиком кряхтел второй, с искрой пота на носу. Степан поморщился: как не вовремя!

Почтарь сообщил — ящик забирается.

— Так выгружайте быстро и чао-какао.

— Понимаем, — отвечал непрекословный служащий. — Живей, мужики.

Откинули замки, вытянули и поставили на пол что-то, завернутое в упаковочный целлофан с воздушными шариками. Грузчики провалились вниз, почтальон лапку на сердце: мол, тысяча извинений, тоже исчезает.