Художник Её Высочества

Глаза у «музыканта» между ушами не помещяются. Дудеть уже перестал, руки перед лицом, но обе мембраны так же прозрачны. Бумажному вдруг прокололо холодом в основании черепа. Шагнул вперед, остановился в недоумении: Рядом запеленатая посылка. «От канцелярии? Готовится что?». Открыл угол целофанки, под пальцами лопнул воздушный шарик. Щелчок загремел по мастерской громче выстрела.

— Володька, что за па де де втроём? Глядь, труба сама играет!

Степан тоже удивился, сбросив упаковку. Перед ним огромная зажигалка в форме гранаты-лимонки. Просвечивают пластмассовые бока, внутри жидкость, сверху — никелированная нахлобучка с колёсиком. Какой идиот напутал адрес?

Из-под нахлобучки провод, на его конце… Поднял за провод будильник. Тут часовой механизм и сработал.

Взрыва не почувствовал. Но увидел издали, будто глаза отлетели с ещё соображающей головой. Море огня! В оранжевой пелене шла фигура с раскрытыми руками, вдыхала в себя огонь, выдыхала кинжал крика. Другое тело между треснувшим от жара камнем подоконника и, шелушащимся черной перхотью, креслом, корчась на полу, сдирало с себя витых змеек. Холст на станке горел долго. Согласно физическим законам, сначала должны выгореть масло и разбавитель, потом очередь пигменту. Наконец потемнела лицом изображенная на холсте женщина. Почернело всё, потому что сгорели глаза.

— Гром небесный, всепотрясающий! Напишу об этом заметку в стенгазету! Ты видел что-нибудь подобное? Называется, действие равно противодействию. Слоны трутся, меж собой комаров давят.

Степан открыл глаза, перекатился на живот. Геолог сидел на полу между подоконником и креслом. Надо ли говорить, что и кресло, и подоконник были целы. Так же, как остальное. Только оригинальный инструмент «строителя» разлетелся вдребезги. Обе мембраны, правда, уцелели. По этой причине остался на месте шпиль университета. Из-за стола показался Базальски. Он тёр седалище, дико улыбаясь.

— Возвышенная душа, нырнувшая в глубины бессознательного, отбила себе пузо. До красноты, — поднимаясь с кряхтением. — Что-нибудь увидел на «струне»?

И Степан поднялся с пола на руки, колени, по-собачьи. Абигель исчезла.

— Пальцы торчат, работать мешают. Ты вообще-то помнишь, как я сообщал: труба сама играет? Она зацепила мою частоту — мембрана на приём перешла. А зеркалу, — кивнул на завалившуюся на бок мембрану на подоконнике. — Сам понимаешь, до лампочки.

— Карпик..!

— Дошло, друг мой милоокий? А я тебе про что толкую?

— МутатА! Такого не бывает! Я с таким не встречался!

Базальски, как поэт-инвалид Байрон, припадая на ногу, вдохновенно заметался вокруг стола.

— А я встречался, — тихо сказал геолог. Подозрительно покосился на художника. — У Самого на, стройке, в Хакасии.

Степан, стоя на карачках, слушал «строителей», пока не смикитил: позочка у него… Все уже пришли в себя и дискутируют, кроме него, родного.

— Шлёпнулся?! У Глоовы обратная «струна»? Что ты сказал?!

— Когда утром моешь уши компотом, не забывай вытаскивать косточки. Хозяин, кофе давай.

Пока варилось кофе, Базальски говорил. Геолог в это время хмуро вертел в руках обломки трубы.

— Вкупе с возжиганием огня, музыка — символ первородной стихии.

— Вовка, тебе делать что ли нечего?

— А куда торопиться? — огрызнулся Базальски. — Это ты у себя в тайге одикарел. А мы, москвичи, поговорить любим, в чём преимущественное осуществление себе находим.

— Вот по этой причине, хоть я и москвич, я предпочитаю тайгу, заключившись в молчании мудром. Балет я люблю, зараза! А так давно бы свалил в кедрачи.

Кофе попёр пенкой. Степан неточно сдернул турку, пенный шарик упал на плитку и, мгновенно выкипев, задымил. Такое с ним случилось в первый раз. Это можно было бы считать неудачей, если б пару минут назад мастерская не сгорела дотла.

— Ты сам видел, каким способом мы пытались найти патологию и что получилось. Абигель — девушка действительно необычная. То, что она навела на нас достоверную суггестию, не удивительно, таких людей достаточно. Практикующие психологи, маги чёрно-белые, йоги, гипнотизёры.

— Расчирикался наш орёл! — ворчит Карп.

— Я говорю, Степан, что поражает мощность. Понимаешь, её сила повернула процесс вспять. Что невозможно… — покосился на геолога, урчащего что-то себе в бороду. — Я думал, что невозможно. А Карп вот говорит…

— Говорит, что не бывает невкусной сгущенки. Бывает мало водки. Дело не в этом. Я такую мощность раз только в жизни видел. Но до сих пор считаю, что померещилось. Не может человек обладать такой энергетикой! — жмёт плечами Базальски.

— Но Глоова есть Глоова, уснуть мне на рельсах!

Мякенький неласково глянул на товарища.

— Может, сгущенка и вкусная, но она несъедобная. Я убежден, и Глоова не может. В этом случае, когда зачем-то подделывается мощность, можно ведь начать утверждать, что Сам — очковтиратель и шарлатан.

— Здрасьте! Договорились!

Степан с надрывом прервал тёмный разговор «строителей»:

— Мне без неё удавиться! Не стыдно признать. Я понял: Глоова — основатель движения. Если у вашего шефа такая сила, может попросим его помочь?