Художник Её Высочества

Вильчевский шлёпнулся на зад, продавил пальцем пробку внутрь.

— Слушай что я сочинил, пока ты бегал. Когда умру, зевать не буду, а протащю с собой туда: палитру-щит, семь красок не забуду, кисть номер восемь — шпагу от бедра.

— Молоток! На понужай, — протягивая вино.

— Погоди, я ещё надыбал. На ближний бой — кисть номер восемь. На рубку — флейц и мастихин.

— А кто не пьёт бургундское — кретин! На.

Степан даже плавно помахивал в воздухе рукой сопровождая рифму. Вильчевский воткнул в это поэтическое крыло бутылку.

— А кто не пьёт бургундское — кретин. Позорник, гусь и нафталин.

— Ты не пародируй. Ты хотя бы попробуй повтори.

— Сильно надо, — вырвал бутылку обратно, раз дружок витает сегодня в эмпиреях, воткнул горлышко в бороду. — То-ли дело! Попробуй повтори… Хм! А ты попробуй повтори, то что сделал художник Дали! Хы!

Степан из ивановой горсти вытянул бутыль за горлышко.

— Видишь и у тебя есть способности.

— Ты думаешь?

— Давай чего-нибудь скропаем.

— Про что?

— Да хоть про что. Про художников, кочку трын-травистую. Не спи, не спи художник, не предавайся сну!

— А без пафоса можно?

— Всё можно. И с ним и без него. Ну давай-давай!

— Ну-у-у, художник — нудист… э-э…

— Вольтерьянец, бретёр. Вишь как пошло! Художник — нудист, вольтерьянец, бретёр. Вгоняющий в краску развратник…

— Фразёр.

— Умница!

Степан задел бутылку, бутылка повалилась на траву, но борода среагировал по-каратэистки, на лету поймал горлышко и присосался снова.

— Пизанский упадок, — осенило Степана. — Дурак и козёл. Отбитый от рук…

— Самодур, бузотёр. На, хлебни для вдохновения.

Тут они враз что-то такое и почувствовали. Не вдохновение, энтузиазм, быть может.

Степан попробовал на язык божественную рифму:

— Горные вершины спят во тьме ночной. Тихие долины… трим-тим-тим покой. Художник — мудила, годзилы мосол. Практически гениально! Не орлы мы, скажешь?

— Орлы мух не ловят, — глотнул, поперхнулся, откашлился, чертыхнулся. — Чёрт, так и захлебнуться от вдохновения можно, врачи не спасут!

— Что ты сказал? А мы художники — врачи. Зловредной серости чехлы.

— Не чехлы, а узды.

За деревьями Пегас как долбанул-долбанул копытом, их аж подбросило.

Потом взяли ещё флакон и вдохновились по большому счёту. То есть надрались.

— Какие, к лешему, врачи? Мы цари!

За деревьями, где безобразничал Пегас, замельтешил проблесковый маяк. Похоже скоро оттуда потащат пару раздолбанных авто.

Сегодня, чувствуется, степанов день. Когда это Степан Андреевич Бумажный покупал в общественном транспорте билеты? Только по вдохновению. И ноне вот купил. Так купишь билетик зря и едешь самодостаточный, дурак дураком, никому до тебя дела нет. А сегодня купил в трамвае и сразу контроль. Определённо, день удачный, в смысле вдохновения, и билет счастливый.

Степан уже дудел вовсю в губную гармонику. Потом к ним подбрела молодёжь с гитарами и Вильчевский взялся на мукулатуре записывать тексты. Потом молодёжи предлагали выпивку, молодежь не отказывалась. Потом Вильчевский расказывал как они в армии таскали к себе через окно девочек, девочки не отказывались. Потом молодёжи предлагали полный карман деньгов («Деньгов столько, ребя, что можно об них забыть пока не вспомним. Но уже истратили на насос права качать.») и пробежку за выпивкой до ближайшей бензоколонки (,На энто чуть денежек осталось после насоса.,), молодёжь не отказывалась. Потом молодёжь предлагала оранжировки, Степан отказывался, все оранжировки кэцал и предлагал свои варианты, брызгая в губную гармошку слюной. Потом молодёжи не стало, вина тоже, и им взгрустнулось, потому что от заката остался пошлый синяк уснувшего фиоллета. Вильчевский, как всегда завыл:

— И-и-и умрё-о-о-ом…

— Степан выпятив грудь, перебил:

— И воскреснем! В аду иль в раю, всё равно.

Дружок проворчал:

— Всё равно истлеем…

— Но в бархатных гробах ведь, — гнул своё Степан.

— Хера ли, потом-то уже?

Степан обняв друга за плечи, с напряжением прошептал:

— Хочу жить вечно. Пока получается. Смерти нет! Ты бессмертный, — я с тобой. Я бессмертный, — ты со мной. В живописном слое жить, всё равно что в вечности!

— Как, как Степик..? — тоже выпятил грудь колесом. — Только надо одолжить у безносой смелости, — подскочил, да как гаркнет. — Я — художник!

Степан поднявшись, продолжил, показывая пальцем на луну.

— Ты — натурщик!

— Я — семь красок!

— Ты — мой холст!

— Я — халтурщик!

— Ты — халтурщик!

— Мне — удача!

— Ты — мой гость!

— Ура?!

— Уррра-а-а-а-а-а!

— Пошли в пивбар!