Художник Её Высочества

Точно. Только живот есть живот. А пузо уже — гармония со смыком. Слова не скажет, если тучность природная, пожилые годы, физический недостаток там какой, булемия — болезнь аристократов. Но если не из этой компании — всё, терпеть не может! Леность души, кисель, никудышный человек, альфонс, дупло в зубе фиолетовое.

— Не люблю запах горелого зуба. Если стоматолог задумался во время бурения о чём-нибудь приятном, знаешь такая гарь идёт… бррр!

— Бррр! Остальным всем доволен?

Доволен — недоволен. Нет, девушка, вопрос обрывания лепестков ромашки — любит-не любит — скорее вопрос статистический. Один раз опрокинули гроб во время похорон, и всем очень понравилось, как умерший человек еще пожил на этом свете, случайно сделав несколько шагов, прежде чем упасть нагримированным лицом в подвернувшуюся клумбу. Другой раз, тоже реальное событие, всем не понравилось, как труп скатывался с качинской горки в Красноярске, оставив позади себя бестолково мечущихся старух, мешающих физически сориентированным мужчинам исполнить их гражданский долг. То есть догнать покойника, вернуть в гроб, а несших, за неимением прямых родственников, пьянчуг заменить на себя, довести ритуал до конца и оставить покойника на своем этаже — ниже поверхности, по которой ходят еще способные передвигаться граждане, на человеческий рост неутрамбованной земли. Нет, девушка, всё не так просто: нравится — не нравится. Если уж отвечать, как должно, тогда проще податься в эссеисты, если же отвечать, как общаются друг с другом пассажир и кондуктор, так это скучно, смысла нет. Вот смысла охватить женскую талию как с метафизической, так и с физической позиции всегда больше. Охватил — и уже приятно. Но если совсем по честноте, то, конечно, еще сложнее: не укороченное общение пассажира с кондуктором, но кто скажет, что не говорит ежедневно даже с близким человеком посредством стандартных недоперезапродуманных штампов, — пусть первый бросит на произвол судьбы камень.

— Тебя надо, по настоящему укусить, зануда.

Абигель пощупала степанов живот.

— А у тебя он не превращается в пузо?

— Отстань, щикотно!

Вырвался, хотел было убежать, но поздно. Абигель с быстротой дерущихся кошек наклонилась и поймала его. Первый раз увидел, при её глицериновых скоростях, такую резвость, чему сильно поразился и сразу перешел в медленный темп. Нельзя рисковать своим оружием.

— А-аби-и… Ну так же нельзя-а-а… Отпусти-и.

Взял лицо девушки в ладони. Разве она не видит? Он всем хорош. И статен и брыласт. А комкость лап, а уму непостижимая бочковатость рёбер. Гордость выжлятнины!

— Абигель, ты любишь меня?

Не надо так смотреть, что человек начинает смущаться.

— Я не говорю, что-о… ну-у… сохнешь или надышаться не можешь, может хоть слабость питаешь или там сердечную склонность? Прилюбить там чуть… Подлюбить…

— Обойдёшься.

Ах так? Ну погоди, инквизитор! Она его мучила? Теперь он открывает дознание. Поймал за талию железной рукой. Девушка гнулась от него, падая головой в электрический костер города. Еще секунду, и совсем обвисла в руках, глаза обморочно закрылись, ноги подломились, и если бы Степан не держал крепко, сползла бы на жесть балкона.

— Придуриваешься, выдерга? Хорошо, начнём. Три вопроса — еда, поэзия, секс. Потом подсчёт баллов. Первый вопрос — твоя любимая еда?

Клубничные губки вышептали еле слышно:

— Чёрный хлеб с луком.

— Пускай. Еда древних греков — лепёшки, козий сыр и лук. Самая здоровая пища. Второй вопрос — твой любимый гренландский поэт?

Памэ, как бы в обмороке. Вопрос пропускается.

— Последний вопрос. Любимая позиция в сексе? — подставил ухо. — Что..?! Так не бывает! А если бывает, тогда ты устюжская поповишна Соломония. Та всё страдала половыми галлюцинациями.

— Вот дрянь! — взлетела из его рук. — Я тебе сердце съем! Где нож? — вопила фурия, летая вокруг.

Степан крутился и отворачивался, отмахивался и защищал свое оружие. У Абигели оказался ясный грудной смех матёрой взрослой женщины. Стоило её раздразнить, чтобы услышать такую прелесть. Они сцепились и с веселой яростью боролись, свалились вниз, покатились по протестующе вякающей жести. Он отбивался из последних сил, но был побеждён. Она загрызла его. Последний укус в шею.

— О, Аби..!

Мужчина и женщина лежали, обнявшись, в вечном антагонизме. Сморенные, но не примирившиеся. Обмен веществ изнашивает материю и время замереть поэтому. Гладил металлические волосы, смотрел на небо. Луна в пятом доме, застрявшая в неблагоприятной фазе, опомнилась и откатилась подальше. Сатурн, губитель и враг природы, продолжал путь, расслабляя плеть. От этого звездное чело успокаивалось, покой становился флегмой, флегма — алебастром.

— И что? Я рассказала… А в сумме?

— Суть тестирования такова, — закатил глаза, заканчивая сложнейшие подсчеты. — Ты любишь похавать, не любишь гренландскую поэзию и прописать бы тебя в Устюге.

— Ах ты..! Подловил, болтун.

Замолчали, полежали ещё и, вдруг, да одновременно так бросились друг на друга, что окажись в этот момент рядом блюститель порядка, он закричал бы: «Прекратить драку!»

— Дьявол меня побери, сердце же остановится!